103 
Линли поставил бокал на столик рядом с креслом. Забрал и закрыл книгу, предварительно заложив страницу. Потом присел перед Хелен на корточки и накрыл ее свободную руку своей ладонью. Рука пепевернулась, и их пальцы переплелись. Под пальцами Линли оказался какой-то непривычный, твердый, выступающий предмет, и, опустив глаза, Линли увидел, что Хелен надела кольцо, которое он для нее оставил. Он поднял ее руку и поцеловал в ладонь. Тут Хелен наконец пошевелилась.
— Мне снилась Екатерина Арагонская, — пробормотала она.
— И как она выглядела?
— Несчастной. Генрих не очень хорошо с ней обращался.
— К сожалению, он влюбился.
— Да, но он от нее не избавился бы, роди она ему здорового сына. Почему мужчины так ужасны?
— Ты обобщаешь.
— От Генриха к мужчинам в целом? Не думаю. — Она потянулась, заметила бокал у него в руке. — Вижу, ты нашел свой ужин.
— Нашел. Прости, родная. Если бы я знал…
— Неважно. Я дала Дентону попробовать и по выражению его лица — которое, к его чести, он попытался скрыть — я поняла, что не смогла покорить кулинарные Гималаи. Хотя он был настолько любезен, что позволил мне воспользоваться его кухней. Он описал, до какого хаоса я ее довела?
— Он проявил поразительную сдержанность. Она улыбнулась:
— Если мы поженимся, Дентон уж точно покинет тебя, Томми, Как он сможет вынести сгоревшие кастрюли и сковородки?
— Так даже до этого дошло?
— Он проявил сдержанность, да? Какой чудесный человек. — Она взяла свой бокал и медленно повернула его. — Вообще-то я сожгла только одну кастрюлю. И к тому же маленькую. И погубила ее не безвозвратно. Так, соус подгорел. Я отвлеклась на телефонный разговор с твоей матерью, между прочим.
— И что сказала мама?
— Она превознесла твои добродетели. Ум, участливость, остроумие, честность, нравственную чистоту. Я спросила про твои зубы, но тут она ничего определенного сказать не смогла.
— Тебе надо было поговорить с моим дантистом. Хочешь, дам телефон?
— Правда, дашь?
— Более того. Я даже съем то, что ты приготовила. Она снова улыбнулась.
— Я и сама эту пасту пробовала. Боже, какая гадость. Я безнадежна, Томми.
— Ты хоть ела?
— Дентон сжалился надо мной в половине десятого и сотворил нечто божественное из курицы и артишоков. Я умяла это прямо за кухонным столом и заставила его поклясться сохранить сей факт в тайне. Но там еще осталось. Я видела, как он убирал остатки в холодильник. Подогреть? Уж это-то мне по силам — дом не спалю. Или ты уже где-то поужинал?
Линли ответил, что нет, и, избегая столовой с окаменелыми фетуччини, они направились в кухню, располагавшуюся в цокольном этаже. Хелен суетилась с видом настоящей жены: она достала из шкафа тарелки, из ящика — приборы, извлекла из холодильника курицу с артишоками в миске из нержавейки, поставила ее в микроволновую печь и захлопнула дверцу и…
— Хелен! — Линли бросился к ней через кухню, прежде чем она успела включить печку. — Сюда нельзя ставить металл.
Она непонимающе уставилась на него.
— Да почему же?
— Потому что нельзя. Потому что металл и микроволны… Черт, не знаю. Знаю только, что нельзя.
Хелен внимательно посмотрела на печку.
— Вот интересно…
— Что?
— Должно быть, это-то и случилось с моей.
— Ты поставила в нее металл?
— Вообще-то я не считала это металлом. Знаешь, как-то не думаешь об этом.
— Что? Что это было?
— Банка с супом. Я ее поставила, печка грохнула, зашипела и заглохла. Но я думала, что все дело в супе. — Плечи ее поникли, и она вздохнула. — Сначала фетуччини, теперь это. Я не знаю, Томми. — Она повернула кольцо на пальце. Линли обнял ее за плечи и поцеловал в висок.
— Почему ты меня любишь? — спросила она. — Я абсолютно безнадежна и бесперспективна.
— Я бы так не сказал.
— Я погубила твой ужин. Испортила кастрюли.
— Ерунда, — сказал Линли, поворачивая ее к себе.
— Я чуть не взорвала твою кухню. Боже, да с ИРА будет безопаснее, чем со мной.
— Не говори глупостей. — Он поцеловал ее.
— Дай мне волю, и я, вероятно, спалю твой дом, а заодно и всю округу. Можешь себе представить такй ужас?
— Пока нет. Но представлю. Со временем.
Он снова поцеловал Хелен, на этот раз притянув ее к себе поближе. Она так чудесно подходила ему, и он благоговел перед этой удивительной природой мужской и женской сексуальности, построенной на противоположностях. Выступ и изгиб, грубое и гладкое, твердое и мягкое. Хелен была чудом. Она была воплощением всех его желаний. И как только он что-нибудь съест, он ей это докажет.
103 
