16 
Когда Лукреция провела во дворце на Монте Джордано три года, муж Адрианы Людовико умер. Дом погрузился в траур. Адриана закрыла лицо черной вуалью и много времени проводила со своими священниками. Лукреция уверилась, что Адриана очень хорошая женщина.
Однажды, когда Лукреция вернулась из Сан Систо на Монте Джордано и села обедать вместе с Адрианой и Орсино, она с сожалением подумала о вдове, которая должна есть и пить из глиняной посуды после смерти мужа, в то время как перед ними серебряные приборы.
Лукреция облокотилась на стол, верх которого был сложен из мрамора и отделан цветными кусочками дерева, и сказала:
— Дорогая донна Адриана, вы так несчастны, став вдовой. Я знаю об этом, потому что моя мама очень горевала, когда умер Джордже ди Кроче. Она плакала и говорила нам, как она несчастна, но потом ей стало легче.
Адриана поправила вуаль, спускавшуюся ей на плечи.
— Я не стану говорить о своем горе, — ответила она. — В Испании считается невоспитанностью показывать свое горе на людях.
— Но здесь нет посторонних — только Орсино и я, — убеждала Лукреция. — Моя мама…
— Твоя мама итальянка. Но будет лучше, если ты забудешь об этом. В Испании считается добрым поступком, когда человек хочет поделиться радостью, потому что поделиться чем-то хорошим — значит дать то, что стоит иметь. Поделиться печальным — значит просить, чтобы твое бремя нес кто-то другой. Испанцы слишком гордый народ, чтобы просить об одолжении.
Вопрос был исчерпан. Лукреция отодвинула тарелку. Ей еще многому нужно учиться, поняла она. Она сожалела, что сказала все это, и теперь умоляюще смотрела на Орсини, прося у него утешения, но он не обращал на нее внимания. Орсини был одним из немногих, кто не восхищался ее золотыми волосами и хорошеньким личиком. Должно быть, он относился к ней, как к узорчатым стульям, которыми были заставлены главные комнаты замка, она значила для него не больше.
Адриана выглядела суровой, и Лукреция боялась, что она всегда будет разочаровывать свою приемную мать, такую хорошую женщину, которая заботится о праведном поведении.
Позже в тот же день, вместе занимаясь вышивкой для алтаря, они разговорились, и Адриана сказала:
— Скоро у тебя появится подруга, ты вместе с ней будешь заниматься танцами и музыкой.
Лукреция опустила иголку и ждала, затаив дыхание.
— У меня будет дочь, — пояснила Адриана.
— О! Но… дочь! Я думала, что… — В свои девять лет Лукреция знала вполне достаточно.
Она наблюдала за определенными сценами на площади; слушала разговоры своих братьев и слуг. Казалось невероятным, что набожная вдова может ожидать дочь.
Адриана с удивлением взглянула на нее. Лукреция покраснела.
— Мой сын достиг брачного возраста, — холодно произнесла вдова. — Скоро приедет его невеста. Она будет жить с нами как моя дочь до тех пор, пока не состоится свадьба.
Лукреция взялась за иголку и склонилась над работой, стараясь скрыть свое смущение.
— Это будет очень приятно, донна Адриана, — сказала она, в то же время искренне сочувствуя девушке, которая должна выйти замуж за Орсино.
— Орсино, — заговорила Адриана, словно читая мысли девочки, — один из самых завидных женихов Рима.
— Он счастлив? — поинтересовалась Лукреция. — Он танцует от радости, что у него есть невеста?
— Орсино воспитан как испанский дворянин. А они, дорогая Лукреция, не скачут от радости, словно какие-то итальянские пастухи на Кампо ди Фьори.
— Конечно, нет, донна Адриана.
— Он будет счастлив. Он знает свой долг. Он должен жениться и иметь сыновей.
— А невеста…
— Скоро ты увидишь ее. Я буду учить ее, как тебя.
Лукреция продолжала вышивать, размышляя о своей будущей подруге. Она надеялась, что невеста не станет очень уж возражать против того, чтобы… выйти замуж за Орсино.
Лукреция томилась в ожидании в большой темной комнате. Происходило событие особой важности, по этому случаю стены украсили гобеленами.
Они собрались, чтобы приветствовать невесту в ее новом доме, и Лукреции очень хотелось знать, какие чувства испытывает сейчас избранница Орсини. Она сразу же постарается успокоить ее, ведь может быть, сначала она немножко испугается. Лукреция на себе испытала, как бывает тревожно, когда тебя увозят из родного дома в совершенно незнакомое место.
Орсини стоял рядом с матерью. Адриана сурово говорила сыну о его долге. Бедняга в черном испанском одеянии выглядел еще более уныло, чем обычно, и совсем не походил на жениха; его косоглазие сильнее бросалось в глаза, чем всегда; так бывало, когда он находился в напряжении, а ледяной взгляд его матери постоянно следил за ним.
16 
