Он почти не почувствовал мягкого прикосновения
Маты к своему плечу. Но услышал, как Джери выкрикнул:
– Погоди, сестренка! Сейчас мы его накроем, сейчас!
На экране у Торби блеснула вспышка, зазвучал пронзительный сигнал:
– Дружественное судно, дружественное судно! Лозианский планетный патруль. Вернитесь к режиму наблюдения!
Торби глубоко вздохнул, у него словно гора с плеч свалилась.
– Продолжай атаку! – завопил Джери.
– Как?
– Продолжай! Это не лозианский корабль, это рейдер! Лозианцы не могут так маневрировать! Он твой, парень, твой! Задай ему!
Торби услышал испуганный вздох Маты, но он снова решал задачу. Поменять все? Сможет ли он попасть? Поразить его во время одного из маневров? Ну! Манипулируя клавишами на пульте, он велел компьютеру отдать команду. До него слабо доносился голос Джери. Джери говорил очень медленно:
– Торпеда пошла… думаю, попадешь… ты хорошо постарался. Выпусти еще одну, пока мы не попали Под луч.
Торби машинально подчинился. Не было времени попробовать другое решение, он приказал компьютеру послать еще одну торпеду по той же траектории. Потом он увидел на своем дисплее, что рейдера больше нет, и со странным чувством опустошенности понял, что торпеда достигла цели.
– Все! – объявил Джери. – Ну!
– Что?
– Кому три десерта? Мне или тебе?
– Мне, – решительно сказал Торби. Про себя он решил, что никогда ему не быть настоящим маркетером, он только фраки. Чем была для Джери эта цель, что значила?… Неужели только три десерта?
– Неверно. Мне три плюса. Я оказался перестраховщиком и сам все контролировал. Торпеды, конечно, не были заряжены, а пусковые стволы были закрыты, как велел капитан… Не мог же я допустить, чтобы что-нибудь случилось с дружественным кораблем.
– С дружественным кораблем!
– Конечно. Но для тебя, Помощник Младшего оператора, это был первый настоящий… как я и собирался сделать!
У Торби закружилась голова. Мата сказала:
– Братец, ты просто за десертами погнался… И сжульничал.
– Конечно, я сжульничал. Но он же, черт возьми, все равно теперь Оператор. И я все равно отберу у него сладкое. Сегодня мороженое.
10
Торби недолго оставался Помощником Младшего оператора. Джери повысили в Практиканты-астронавигаторы, Мата заняла место Старшего оператора по правому борту, а Торби был официально назначен Младшим оператором, от движения его пальца зависела жизнь и смерть. Он не был уверен, нравится ему это или нет.
Потом, почти так же быстро, этот распорядок нарушился.
Лозиана – безопасная планета. Она населена разумными негуманоидами, в этом порту нет пиратских шаек, и поэтому оборонительные вахты не нужны. И мужчины, и женщины могли оставить корабль и пойти развлекаться. Правда, некоторые из женщин никогда не покидали корабль, разве что ради Семейных Собраний.
Лозиана стала для Торби «первой» чужой землей, так как только Джаббал четко сохранился у него в памяти. Поэтому ему не терпелось ее посмотреть. Но на первом месте была работа. Утвердив оператором, его перевели с гидропонных установок в отсек, где занимались грузами, Это повысило Торби в ранге; его занятие было более престижным, чем гидропонное хозяйство. Теоретически, по своей квалификации он теперь мог учитывать грузы; на деле этим занимался старший клерк, в то время, как Торби до седьмого пота работал на погрузке вместе с другими младшими родственниками из всех отделений. Погрузка была операцией, обязательной для всех, ибо на «Сизу» никогда не нанимали грузчиков: ведь это означало бы бросать деньги на ветер.
Лозианцы не изобрели никаких расценок; кипы листьев, упакованные в клети, передавались покупателям возле корабля. Несмотря на вентиляцию, трюм пропитался их острым наркотическим ароматом и напомнил Торби дни, отстоящие на многие световые годы, когда он, беглец, которому угрожала казнь, спрятался в такой клети, а новообретенный друг протащил его, как контрабанду, мимо саргонийской полиции.
Теперь это казалось нереальным. «Сизу» стал его домом. Теперь он даже думал на языке Семьи.
С чувством вины он подумал, что в последнее время редко вспоминает о папе. Неужели он стал его забывать? Нет, нет! Он никогда ничего не забудет… Папин голос, его отстраненный взгляд, когда он говорил о чем-то неприятном, его скрипучий протез, его бесконечное терпение, – ведь за все эти годы папа ни разу на него не рассердился. Нет, рассердился однажды: