Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
190 
Вы видите террор, который исходит от королевы. Конечно, я не предлагаю вам следовать ее примеру. Но он не менее действен, чем просто сила. Если бы вы вели себя более сурово и энергично, ни калабрийцы, ни кто бы то ни было еще лет тридцать не посмели шевельнуться.
Я заканчиваю свое письмо тем же, чем начинал его. Вы будете королем Неаполя и Сицилии, у вас будет три или четыре года мирного времени; если вы будете вести себя мягко и праздно, если твердой и решительной рукой не возьметесь за бразды правления, если будете прислушиваться к гласу народа, который и сам не ведает, чего он хочет, и если вы не искорените повсеместные злоупотребления и укоренившийся грабеж теми способами, которых вы знаете предостаточно, и если вы не заставите вам служить и французов, и корсиканцев, и швейцарцев, и неаполитанцев, и не будете вооружать корабли, вы ничего не добьетесь. И через четыре года, вместо того, чтобы быть полезным мне, вы только будете приносить мне одни хлопоты, потому что лишите меня моих средств.
Запомните хорошенько то, что я вам говорю: судьба вашего королевства зависит от ваших же поступков по возвращении в Калабрию. Никого не прощать. Если нужно, прикончите по меньшей мере шестьсот повстанцев, они отняли у меня гораздо больше солдатских жизней. Предайте огню дома тридцати самых видных жителей в каждой деревне и раздайте все их имущество солдатам. Разоружайте всех жителей, разграбьте пять или шесть крупных селений из тех, которые ведут себя хуже всех.
Почему бы, когда восстала Калабрия, не реквизировать половину имущества и не раздать армии? Это было бы большим подспорьем для нее и одновременно уроком на будущее. Мягкое поведение никогда не укрепит ни одно государство. Нужны жесткость и чрезвычайные меры. Подобно калабрийцам, которые убивают наших солдат, я лично издам декрет, согласно которому буду конфисковывать в пользу армии половину доходов провинции; но если вы начнете с того, что сделаете своим принципом утверждение, что они не повстанцы и всегда были преданы вам и вашему великодушию, которое не что иное, как слабость, это окажется пагубным для Франции.
Вы слишком великодушны! [143]
В действительности же, как мы говорили, Жозеф был превосходным королем. Но только пробыл он им не четыре года, а всего лишь два.
Как только королю объявили о визите Саличети, тот поспешил представить ему своего протеже. Мане, который, ни словом не обмолвившись своему другу о своем содействии его аудиенции, был уже рядом с Жозефом.
— Сударь, ко всем восторгам, которые расточал вам Саличети, а он в восторге от вас, вчера мне рассказал ваш спутник, господин Мане, адъютант моего шурина, каким образом вы обошлись с шестью разбойниками на Понтинских болотах. Ничего, кроме восхищения, я вам выразить не могу. Но Саличети, которому, насколько мне известно, вы были рекомендованы одним из его добрых друзей, говорил, что вы прибыли к нам для службы в армии. А за это решение я не могу обойтись восхищением и должен вас отблагодарить.
— Ваше Величество, — ответил граф Лев, — Его Превосходительство министр, должно быть, сказал Вашему Величеству, что я не честолюбив. Любая должность, на какую вы меня определите, какой бы скромной они ни была, мне будет достаточна. Могу быть под ружьем, если вы сделаете из меня простого солдата, могу быть со шпагой, если вы пожелаете видеть во мне офицера. Я же буду рад заслужить ваше расположение и делать все, что в моих силах.
— Саличети мне сказал, сударь, — заметил король, — что вы служили на флоте.
— Я был пиратом, Ваше Величество, и служил с одним из самых известных людей в этой среде, с Сюркуфом из Сен-Мало.
— Я слышал, что вы были при Трафальгаре. Как это могло случиться, если вы всегда плавали на пиратском судне?
— Прослышав, что состоится большое морское сражение, я приехал и предложил свои услуги капитану «Грозного» Люка, которому был весьма настойчиво рекомендован генералом Деканом, губернатором колонии острова Франции и моим дорогим начальником Сюркуфом. Капитан Люка с готовностью предложил мне вакантную должность третьего помощника на своем корабле.
— И на «Грозном», как мне рассказал Саличети, вы не только сражались как лев, но также с большой вероятностью можно утверждать, что пуля из вашего карабина сразила адмирала Нельсона.
— Я никогда не хвастался этим, Ваше Величество; во-первых, потому что не вполне уверен, что именно моя пуля попала в него, а во-вторых, Нельсон был таким великим военачальником, что было бы стыдно гордиться его убийством.
190 
