Особенно,... 
39 
– И в самом деле, мой дорогой, – сказал д’Артаньян, – меня начинает заражать ваша философия. Право, не понимаю, какая муха вдруг меня укусила! У меня есть служба, которая меня кое-как кормит. После смерти Тревиля – бедняга стареет! – я могу стать капитаном. Это совсем не плохой маршальский жезл для гасконского дворянина, младшего в роду, и я чувствую, что вообще имею склонность к пище скромной, но ежедневной. Чем гоняться за приключениями, я лучше приму приглашение Портоса, поеду охотиться в его поместье. Вы знаете, у Портоса есть поместье.
– Как же! Конечно, знаю. Десять миль лесов, болот и лугов; он владыка гор и долин и тягается с нуайонским епископом за феодальные права.
«Отлично, – подумал д’Артаньян, – это-то мне и надо было знать. Портос в Пикардии».
– И он носит теперь свою прежнюю фамилию дю Валлон? – спросил он вслух.
– Да, и прибавил еще к ней фамилию де Брасье; так называется его земля, которая давала некогда права на баронский титул!
– Так что мы увидим Портоса бароном?
– Без сомнения. Особенно хороша будет баронесса Портос!
Оба приятеля расхохотались.
– Итак, – заговорил д’Артаньян, – вы не желаете стать сторонником Мазарини?
– А вы сторонником принцев?
– Нет. Ну, так не будем ничьими сторонниками и останемся друзьями; не будем ни кардиналистами, ни фрондерами.
– Да, – сказал Арамис, – будем мушкетерами.
– Хотя бы в сутане.
– Особенно в сутане, – воскликнул Арамис, – в том-то и прелесть.
– Ну, так прощайте, – сказал, вставая, д’Артаньян.
– Я вас не удерживаю, мой дорогой, – сказал Арамис, – потому что мне негде было бы вас положить. А предложить вам ночевать с Планше в сарае было бы неприлично.
– К тому же я всего в трех милях от Парижа. Лошади отдохнули, не пройдет и часа, как я буду дома.
Д’Артаньян налил себе последний стакан.
– За наше доброе старое время!
– Да, – подхватил Арамис, – к сожалению, оно прошло… Fugit irreparabile tempus…[9]
– Ба! Оно, может быть, еще вернется. На всякий случай, если я вам понадоблюсь, запомните: Тиктонская улица, гостиница «Козочка».
– А я – здесь, в иезуитском монастыре. С шеста утра до восьми вечера – в двери, с восьми вечера до шести утра – через окно.
– До свидания, мой дорогой.
– О, я вас так не отпущу, позвольте мне проводить вас.
И Арамис взялся за плащ и шпагу.
«Он хочет удостовериться в моем отъезде», – подумал д’Артаньян.
Арамис свистнул, но Базен дремал в передней над остатками ужина, и Арамис принужден был дернуть его за ухо, чтобы разбудить.
Базен потянулся, протер глаза и попытался опять уснуть.
– Ну-ка, соня, скорей лестницу.
– Да она, – сказал Базен, зевая до ушей, – осталась висеть в окне, лестница-то.
– Другую, давай садовую лестницу. Не видишь разве, господин д’Артаньян с трудом поднимался, а спускаться ему будет еще труднее.
Д’Артаньян хотел было уверить Арамиса, что он отлично спустится, но ему пришла в голову одна мысль, и он промолчал.
Базен глубоко вздохнул и ушел за лестницей. Через минуту хорошая и надежная деревянная лестница была приставлена к окну.
– Вот это так лестница, – сказал д’Артаньян, – по такой и женщина поднимется.
Пристальный взгляд Арамиса, казалось, хотел прочесть его мысли в самой глубине сердца, но д’Артаньян выдержал этот взгляд с замечательным простодушием.
К тому же он уже поставил ногу на первую ступеньку и начал спускаться.
В один миг он был на земле. Базен остался у окна.
– Жди тут, – сказал Арамис, – я сейчас вернусь.
Оба направились к сараю; навстречу им вышел Планше, держа под уздцы лошадей.
– Превосходно! Вот толковый и расторопный слуга! Не то что мой лентяй Базен, который ни к черту не годится с тех пор, как служит в церкви. Ступайте за нами, Планше, – сказал Арамис, – мы пройдемся пешком до конца деревни.
Действительно, друзья прошли всю деревню, толкуя о разных пустяках; у последнего дома Арамис сказал:
– Ну, друг мой, идите своим путем. Счастье вам улыбается, не упускайте его. Помните, счастье – это куртизанка; обращайтесь с ним, как оно того заслуживает. Ну а я останусь в своем ничтожестве и при своей лени. Прощайте.
– Итак, значит, решено и подписано: мое предложение вам не подходит?
– Оно бы мне очень подошло, – сказал Арамис, – будь я человек как другие, но, повторяю вам, я весь состою из противоречий: то, что ненавижу сегодня, я обожаю завтра, et vice versa.[10] Вы видите, я не могу принять на себя обязательства, как, например, вы, у которого вполне определенные взгляды.
39 
