100 
Ева поставила кружку на подоконник и обиженно отвернулась.
— Ну, не куксись!
— Лжец. Наглый.
Злись, злись, девочка! Злость может тебе сейчас очень даже пригодиться.
— А вот и наша новенькая! Как себя чувствуешь, милая?
Столько радушия и искренней заботы в голосе фрау Эртте на мою долю не приходилось ни разу. Честно говоря, по опыту предыдущего общения, эта женщина казалась мне неспособной на что-то кардинально отличное от грозного командного тона.
— Госпожа…
— Секретарь, просто секретарь. Я уже подготовила для тебя все необходимые документы и, надеюсь, не позднее, чем через час, занесу твое имя в Главный регистр.
— А скажите… Я могу на экзамене отказаться от наблюдателя со своей стороны?
Фрау Эртте подозрительно и, видимо в профилактических целях, укоризненно посмотрела на меня поверх очков, а девушке ответила ласково, но твердо:
— Ты можешь делать все, что хочешь, милая. Но от наблюдателя я бы на твоем месте не отказывалась, каким бы плохим он ни был.
— А поменять?
— Сейчас это уже невозможно, — сказала, как отрезала госпожа секретарь.
«Вот ведь несносный мальчишка! Стараешься, стараешься для общей пользы, а он берет и все портит в последний момент! Я же не всемогущий боженька, выше головы прыгнуть не смогу…»
— Не волнуйтесь, фроляйн, я нисколько вам не помешаю.
— Но ты будешь сидеть там!
— Как и куча других людей.
— Я не желаю…
— Мы уже идем, фрау Эртте, — сказал я, подхватывая упирающуюся Еву под локоть.
***
Рассерженная женщина настолько похожа на взбешенную кошку, что начинаешь сомневаться в ее принадлежности к человеческому роду и поневоле задаешься вопросом, по чьему же подобию она была сотворена. Ева исключением не стала, всю дорогу до актового зала шипя на меня в лучших традициях соседской Тильди — короткошерстного исчадия ада, считающего сад своими исключительными охотничьими угодьями, а заодно и отхожим местом. Впрочем, при виде расположившейся за длинным столом экзаменационную комиссию к девушке вновь вернулось соответствующее ситуации волнение, и моя провинность оказалась на время забытой перед лицом других неприятностей, выпавших на долю фроляйн Цилински.
Председатель комиссии и вечный Глава Коллегии, сухонький, удивительно подвижный для своих восьмидесяти с лишком лет старичок радушно предложил:
— Располагайтесь, фроляйн…
— Цилинска, — не замедлила подсказать госпожа секретарь. — Ева Ангела Цилинска, место рождения и проживания: Ройменбург.
— Очень хорошо! — Непонятно чему обрадовался герр Крюгер. Может быть, тому, что в ряды медиумов попадет гражданин города, потому что среди членов Коллегии, насколько мне известно, подавляющее большинство составляли все-таки приезжие.
— По представлению вашего куратора, герра Стоуна, вы признаны готовой пройти квалификационный экзамен. У вас лично есть какие-либо возражения по этому поводу?
Ева открыла было рот, но новость о моем кураторстве оказалась еще более ошарашивающей, чем все предыдущие, поэтому девушка так и не произнесла ни слова, что было на руку нам обоим, поскольку оказалось сочтено полным отсутствием возражений.
— Позвольте представить вам комиссию и представиться самому. Петер Крюгер. Я здесь председательствую, а по совместительству еще и управляю сумасшедшим балаганом, носящим гордое имя Коллегии медиумов. Справа от меня герр Грюнберг, наш блюститель чистоты и нравственности, далее его ассистент, которая и будет проводить экзамен — фроляйн Корн, совсем недавно пополнившая наши ряды, но подающая определенные надежды… Правда, не мне, — гнусно хихикнул старичок. — Слева герр Демеш, наш австро-венгерский коллега. С секретарем, думаю, вы уже знакомы: фрау Эртте у нас скала, я бы даже сказал, глыба порядка. И, собственно… Герр Стоун. Его вы знаете наверняка лучше всех нас, вместе взятых. Он будет наблюдать за, так сказать, соблюдением правил.
Смуглый и черноволосый Ласло Демеш, как воспитанный человек, кивнул мне, хотя мы пересекались с ним едва ли пару раз за пять лет, а вот Ханс Грюнберг, всегда выглядящий нарочито изможденным страдальцем, выделил для приветствия только взгляд, не выражавший никаких добрых чувств. Молодая женщина, названная ассистентом моего давнего недоброжелателя, в отличие от него посмотрела на меня с рассеянным интересом, но не более: видимо, наставник еще не ставил ее в известность об объекте своей неприязни и причинах таковой. Впрочем, как некогда показало чтение, он и сам толком не понимал, в чем дело. Наверное, я ему просто с самого начала не понравился. А может быть, Грюнберга сводил с ума факт попадания в ряды природных медиумов «выкидыша науки», как он всегда называл меня за глаза.
100 
