29 
Хотя и тренировка не помешает. Например, фроляйн Цилинска, участвуя во встречах с клиентами, как раз подсознательно училась разбираться в мыслях и чувствах собеседника. Собственно, мой поверхностный поток она уже с месяц читала великолепно, и я морально был готов к последнему рывку перед финишем, но… Не мог предположить, что он окажется столь трагичным.
— Работал. Не очень долго.
— В полиции, да?
— Именно.
— А они… Они, в самом деле, могут сказать о человеке все-все-все?
Подмигиваю:
— И немножко больше.
Ева судорожно вжимает голову в плечи.
Так вот чего ты боишься, девочка: открытия тайн. Детских и наивных, либо страшных и кровавых — неважно. Но тебе становится жутко, когда представляешь, как кто-то забирается в твою голову и начинает копать, копать, копать…
— Не бойся.
— Тебе легко говорить… Ты же мужчина.
— Открою тебе самый тщательно скрываемый с начала времен секрет: мужчины тоже испытывают страх. И даже чаще, чем женщины.
Она недоверчиво щурится:
— Врешь.
— Нисколечко. Просто когда рядом находится тот, кому еще страшнее, нам приходится быть храбрыми. Или хотя бы делать вид.
— Ничего-то ты не делаешь. Ты не боишься. Совсем.
— Неправда, я очень сильно испугался. Сегодня, на кухне.
Ева подумала и отрицательно качнула головой:
— Не было в тебе страха. Было что-то другое. Сильное, почти яростное.
Эх, тяжело же находиться рядом с медиумом! Простите, оговорился: с без пяти минут сьюпом.
Именно ярость и ничто иное. Злобная, рассерженная, искренняя ярость обиженного ребенка. Я не мог допустить, чтобы с моей коллегой случилось что-то нехорошее, но при этом не мог сделать что-то большее, чем делал. От этого могущества, загнанного в строгие рамки, и бесился.
— А еще… Ты был недовольным. Словно я хотела сделать что-то плохое, что-то неприличное… И кажется, ты собирался меня отругать. Совсем как отец. Как настоящий отец.
Ну вот и умерла моя невинная мечта стать для девочки кем-то большим в плане нежных чувств, нежели друг. Но я рад. Быть отцом — не самое плохое занятие на свете. Хотя бы и всего лишь названым.
***
Стук дверного кольца звучал решительно и бесцеремонно, целиком соответствуя статусу посетителя. Я ошибся всего на полчаса: полиция нагрянула в салон не сразу после обеда, а чуть погодя — ровно с той задержкой, что требовалась для неспешной прогулки по Хоффнунг штрассе после сытного перекуса.
— Сегодня салон не работает, — сообщил я, открыв дверь.
— Не имеет значения, — перед моим носом махнули удостоверением младшего полицейского инспектора. — Мне нужен герр Стоун.
— Это я.
Полицейский достал блокнот с замусоленным корешком, неторопливо перелистнул несколько страниц и начал зачитывать, после каждой фразы сверяя свидетельские показания с внешним видом объекта. То есть, с моим видом.
— Рост выше среднего, можно сказать, высокий… Телосложение пропорциональное, плотное, но на профессионального спортсмена не похож… Лицо овальное, с высокими скулами, глаза светлые, нос прямой, подбородок крупный… Волосы каштановые, светлые, стрижка обычная… Описание подходит.
Он захлопнул блокнот и, сурово глядя мне в глаза, задал последний вопрос:
— Вы посещали вчера ресторан под названием «Кофейная роща»?
— Да. Какие-то проблемы, инспектор?
— Прошу вас пройти со мной для дачи показаний. Это не займет много времени.
— Одну минуту, только возьму куртку.
Я вернулся в прихожую, но даже расстояние в несколько метров не смогло заглушить напряженные мысли полицейского.
«Он не спросил, по поводу чего будет давать показания… Догадывается или знает наверняка? Подозрительный малый. Надо будет его проработать повнимательнее…»
Вот так, любое невзначай сказанное или тем паче, несказанное слово сразу вызывает у нашей доблестной полиции жутчайшие подозрения. Впрочем, я был точно таким же, как этот молодой человек, только-только получивший звание инспектора и, вполне может быть, назначенный на первое в жизни расследование. А видеть во всех врагов — не так уж и бесполезно. В крайнем случае, испортишь личные отношения, но ведь истинный слуга закона всегда готов пожертвовать собой ради…
Тьфу. На практике жертву допускает лишь один из сотни, и все вокруг вешают на него ярлык «блаженный» или «фанатик». Самое смешное, неизвестно, что обиднее: быть презираемым за искреннее рвение или видеть в глазах собеседника жалость и непонимание. Я в начале своей полицейской карьеры избежал необходимости подвергаться подобному сравнению по случайности, которую не могу назвать ни счастливой, ни трагической. Просто так получилось.
29 
