90 
– Почему ты испугался, если его поймали? – спросил Адамберг, повернувшись.
– Потому что это не он, – выдохнул Рубо. – Тут вы попали пальцем в небо. Тот парень, над которым мы издевались, был дохляк, его щелчком можно было опрокинуть, мозгляк, рохля, книжный червь, ему и щепки не поднять. А тот, кого по телику показали, – силач, здоровяк, это совсем другой, точно вам говорю.
– Ты уверен?
– На все сто. Тот был хилый, я хорошо помню. Он на свободе и ищет меня. Теперь я вам все рассказал и требую от вас защиты. Но клянусь, я ничего не сделал, я на шух…
– На шухере стоял, я слышал, не трудись. А ты не думаешь, что человек может измениться за пять лет тюрьмы? Особенно если он вбил себе в голову отомстить вам? Ты не думаешь, что мускулы, в отличие от мозгов, можно накачать? И что, если ты так и остался дураком, он смог изменить себя по собственной воле?
– Зачем?
– Чтобы смыть позор, чтобы жить и судить вас.
Адамберг подошел к шкафу, достал из него прозрачный пакет с большим конвертом цвета слоновой кости внутри и легонько потряс им перед носом Рубо:
– Узнаешь?
– Да, – ответил тот, собрав морщины на лбу. – Я нашел такой на полу, когда сейчас выходил из дому. Он был открыт, а внутри пусто.
– Это подбросил сеятель. Тот самый конверт, в котором были смертоносные блохи.
Рубо стиснул руки на животе.
– Ты боишься чумы?
– Не очень, – ответил Рубо. – Не верю я в эту туфту. Это все сказки, чтобы пыль в глаза пустить. Я думаю, он душит.
– И ты прав. Ты уверен, что конверта не было вчера?
– Уверен.
Адамберг задумчиво потер щеку.
– Иди взгляни на него, – сказал он, подходя к двери.
Рубо колебался.
– Что, теперь тебе не до смеха? Не то что в старые времена? Пошли, ты ничем не рискуешь, зверь заперт в клетке.
Адамберг подвел Рубо к камере Дамаса. Тот еще спал сном праведника, на одеяле четко вырисовывался его профиль.
– Посмотри на него хорошенько, – сказал Адамберг. – Не торопись. Не забывай, что прошло уже восемь лет с тех пор, как ты его видел, и что тогда он был не в лучшей форме.
Рубо как зачарованный уставился на Дамаса через прутья решетки.
– Ну, что? – спросил Адамберг.
– Может, и он, – ответил Рубо. – Рот похож. Мне надо глаза видеть.
Под перепуганным взглядом Рубо Адамберг открыл камеру.
– Хочешь, чтобы я закрыл? – спросил Адамберг. – Или хочешь, чтобы я оставил вас вдвоем вспомнить старые добрые времена?
– Не шутите так, – мрачно пробурчал Рубо. – Он, наверно, опасен.
– Но ты тоже был когда-то опасен.
Адамберг заперся вместе с Дамасом, и Рубо посмотрел на него с восхищением, как на укротителя тигров. Комиссар потряс Дамаса за плечо:
– Просыпайся, Дамас, к тебе пришли.
Дамас что-то проворчал и сел на постели, недоуменно глядя на стены камеры. Потом он все вспомнил и зачесал назад волосы.
– Что случилось? – спросил он. – Я могу идти?
– Встань на ноги. Один человек хочет на тебя посмотреть. Твой старый знакомый.
Дамас покорно встал, завернувшись в одеяло, и Адамберг по очереди вгляделся в обоих мужчин.
Лицо Дамаса словно окаменело. Рубо вытаращил глаза, потом отошел.
– Ну что? – спросил Адамберг уже в кабинете. – Вспомнил?
– Может, и он, – неуверенно проговорил Рубо. – Но если это он, теперь он в два раза шире.
– А лицо?
– Похоже, только длинных волос у него не было.
– А ты, часом, не сдрейфил? Страшно стало?
Рубо кивнул.
– Может, и не зря боишься, – согласился Адамберг. – Возможно, мститель действует не один. Подержу тебя здесь, пока все не прояснится.
– Спасибо, – буркнул Рубо.
– Как фамилия будущей жертвы?
– Так это я.
– Это я понял. А другой? Вас было семеро, минус пятеро убитых, остаются двое, без тебя остается еще один. Кто он?
– Был один тощий и страшный, как крот, по-моему, он самый опасный. Это он действовал дубинкой.
– Его фамилия?
– Мы не знали ни имен, ни фамилий. В таких делах лишний риск ни к чему.
– А возраст?
– Такой же, как все. Лет двадцать – двадцать пять.
– Живет в Париже?
– Думаю, да.
Адамберг поселил Рубо в камеру, не запирая, а сам подошел к решетке Дамаса, просунул голову и протянул ему сверток с одеждой.
– Следователь разрешил проверить тебя.
– Хорошо, – послушно кивнул Дамас, присаживаясь на кушетке.
– Ты знаешь латынь, Дамас?
– Нет.
– Ты все еще ничего не хочешь мне рассказать? Про блох?
90 
