92 
Данглар застучал по клавиатуре, пока Адамберг расхаживал по кабинету, стараясь не наступить на котенка, который играл с ниткой, свисавшей с его брюк.
– Клементина Курбе, урожденная Журно, из Клиши, была замужем за Жаном Курбе.
– Что еще?
– Бросьте, комиссар. Ей восемьдесят шесть лет. Это почтенная дама, оставьте ее.
Адамберг нахмурился.
– Что еще есть? – настойчиво повторил он.
– У нее была дочь, сорок второго года рождения, – машинально прочел Данглар, – Розелина Курбе.
– Ну-ка, проверьте эту Розелину.
Адамберг подобрал Пушка и посадил в корзинку, но тот сразу вылез наружу.
– Розелина, урожденная Курбе, вышла замуж за Антуана Эллер-Девиля.
Данглар молча поглядел на комиссара.
– У них был сын? Арно?
– Арно Дамас, – подтвердил Данглар.
– Его бабка, – проговорил Адамберг. – Он тайком звонил бабуле из автомата. А родители бабки, Данглар?
– Они умерли. Не будем же мы копать до Средних веков.
– Их имена?
Быстро защелкали клавиши.
– Эмиль Журно и Селестина Давель, родились в Клиши, поселок Оптуль.
– Вот они, – пробормотал Адамберг, – победители чумы. Бабке Дамаса во время эпидемии было шесть лет.
Он подошел к телефону Данглара и набрал номер Вандузлера.
– Марк Вандузлер? Это Адамберг.
– Секундочку, комиссар, – отозвался Марк, – я только утюг поставлю.
– Поселок Оптуль, в Клиши, вам это что-нибудь говорит?
– Оптуль был центром эпидемии, там стояли бараки старьевщиков. Вам пришло про него «странное» письмо?
– Нет, это адрес.
– Поселок давно снесен, там теперь маленькие улочки и бедные дома.
– Спасибо, Вандузлер.
Адамберг медленно положил трубку.
– Возьмите двух человек, Данглар, мы отправляемся туда.
– Вчетвером? К старухе?
– Вчетвером. Заедем к следователю, возьмем ордер на обыск.
– А есть когда будем?
– По дороге.
XXXIV
По старой дорожке, по краям которой валялся разный мусор, они подошли к ветхому домику с пристройкой из кривых досок. По черепичной крыше стучали капли дождя. Паршивое было лето, и сентябрь такой же.
– Труба, – сказал Адамберг, указав на крышу. – Дрова. Яблони.
Он постучал в дверь. Открыла старая, высокая и полная женщина с тяжелым морщинистым лицом, ее волосы были убраны под цветастую косынку. Черные глаза молча глядели на четверых полицейских. Потом она вынула сигарету, которую держала во рту.
– Полиция, – проговорила она.
Это был не вопрос, а точное определение.
– Полиция, – подтвердил Адамберг, входя. – Вы – Клементина Курбе?
– Она самая, – ответила та.
Старуха провела их в гостиную, взбила подушки дивана, прежде чем пригласить их сесть.
– В полиции теперь женщины служат? – с презрением кивнула она в сторону лейтенанта Элен Фруаси. – Докатились. Мужиков, что ль, мало, чтоб с оружием играться, вы-то куда лезете? Других делов не нашлось?
У Клементины был деревенский выговор.
Вздыхая, она ушла на кухню и вернулась с подносом, на котором стояли стаканы и тарелка с лепешками.
– Фантазии, от них вся беда, – заключила она, ставя поднос на маленький столик, стоящий перед цветастым диванчиком и покрытый скатертью. – Подогретое вино и лепешки на сливках, откушать желаете?
Адамберг глядел на нее с изумлением, он был почти очарован этим грубым сморщенным лицом. Керноркян дал понять, что не отказался бы от лепешек, бутерброд, который он съел в машине, не пошел ему впрок.
– Угощайтесь, – подбодрила Клементина. – Только сливок сейчас не найдешь. Теперь не молоко, одна вода. Я кладу сметану, приходится класть.
Клементина наполнила пять стаканов, отпила немного вина и взглянула на гостей.
– Довольно вздора, – сказала она и зажгла сигарету. – Зачем пожаловали?
– Нас интересует Арно Дамас Эллер-Девиль, – начал Адамберг, взяв маленькую лепешку.
– Извините, его зовут Арно Дамас Вигье, – поправила Клементина. – Так ему больше нравится. В этом доме больше не произносят имени Эллер-Девиля. А не можете, так болтайте о нем на улице.
– Он ваш внук?
– Слушайте, сумрачный красавец. – Клементина вздернула подбородок в сторону Адамберга. – Я вам не какая-нибудь гусыня. Если бы вы этого не знали, вас бы тут не было. Как лепешки? Хороши или нет?
– Хороши, – признался Адамберг.
– Они замечательные, – не кривя душой, заверил Данглар. Честно сказать, он уже лет сорок не ел таких вкусных лепешек и радовался, как ребенок.
92 
