Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
104 
– Неужели ты совсем ничегошеньки не помнишь? – пристал Головастик к Сахемоти, улучив момент, когда тот остался один.
– Ничегошеньки, – грустно подтвердил доходяга.
Мотыльку было жалко Сахемоти. Вялый и равнодушный, он напоминал медузу, выброшенную на берег весенним разливом. Хоть он и отогрелся в доме знахаря, но за целый день так и не смог проглотить ни крошки.
Мотылек подошел к Сахемоти, поправил край соскользнувшего с плеча одеяла.
– Чего тебе? – спросил он.
Доходяга посмотрел на него большими глазами цвета опавшей листвы.
– Воды, если можно.
Рядом с крыльцом стояла дождевая бочка с водой для умывания, в бочке плавал деревянный ковшик. Мотылек зачерпнул полковша воды, протянул Сахемоти. Тот принял ковш двумя руками… и перевернул его. Вода выплеснулась, замочив низ одеяла.
– Другой воды, – тихо сказал Сахемоти, возвращая ковш. – Чистой.
– Это он нарочно, что ли? – раздался голос подошедшего Головастика. – Вот-вот копыта отбросит, а сам выпендривается!
– Не груби ему, – сказал Мотылек.
– А ты кто такой выискался, чтобы мне указывать?
– Во-первых, нехорошо издеваться над больным человеком. А во-вторых… мне кажется, что он колдун. Может, даже посильнее учителя.
– Вот этот задохлик? – пренебрежительно фыркнул Головастик.
Мотылек смутился.
– Мне просто подумалось – как бы он иначе попал к нам в ручей, словно с неба свалился? И учитель с ним так вежлив…
– Ха! Разве позволил бы настоящий колдун довести себя до такого жалкого ничтожества? По-моему, этот Сахемоти – просто нищий бродяга и мозги у него набекрень – вон, даже имени своего не помнит, ковш до рта без чужой помощи донести не может…
– Чистой воды, – напомнил Сахемоти, переводя взгляд с одного мальчика на другого. – Пожалуйста.
Головастик презрительно фыркнул и отправился обратно к куче редьки.
– Сейчас принесу, – Мотылек уже собрался бежать в сторону ручья, но чужак остановил его:
– Погоди, арен. Пусть лучше холоп принесет.
– Это кто тут тебе холоп?! – возмутился Головастик, оборачиваясь.
– Холоп, побыстрее!
Головастик было открыл рот, чтобы дать задохлику достойную отповедь… как вдруг что-то случилось. Никто не понял, что именно. Мотыльку, например, почудилось, что соринка попала в глаз – и весь мир на какой-то кратчайший миг вывернулся наизнанку. В воздухе враз потемнело, словно солнце спряталось в тучи. Мотылек поднял глаза и видит: вместо неба – бушующее море. Он, Мотылек, стал крошечным, как песчинка, а Сахемоти вырос выше гор, до самых облаков. Мальчик сморгнул – и все стало как прежде. А Головастик ничего не увидел. Просто взял ковшик и побежал на ручей за водой. Потом его Мотылек спрашивал: «Чего ты побежал-то?» Головастик только чесал в затылке и удивленно отвечал: «А бес его знает…»
Когда Головастик скрылся с ковшом за углом кухни, Мотылек обернулся к Сахемоти.
– Как ты меня назвал? – с любопытством спросил он. – «Арен»? Что это такое?
– Арен – это мясо, – дружелюбно объяснил утопленник.
– Как мясо?
– Наживка. Ареном называют мальчика, не старше семи лет, непременно непросватанного, с задатками шамана. Его душа дороже печени тигра.
– Для кого дороже?
– Для чародея, конечно.
При этих словах Мотылек невольно оглянулся – нет ли поблизости Кагеру.
– А зачем она ему? – понизив голос, спросил он.
– Невинная душа – любимое лакомство квисинов. Чародей отдаст всё что угодно, лишь бы заполучить такую душу…
Сахемоти рассказывал и при этом смотрел на Мотылька таким спокойным, усталым взглядом, как будто говорил о ком-то третьем. А у Мотылька в животе все заледенело, словно он проглотил снежный ком. В памяти всплыли предупреждения Головастика: «Мы с тобой для учителя – что травки для зелий».
– Что-то я не пойму, – пролепетал он, – Откуда ты знаешь, что я – арен?
Сахемоти пожал плечами:
– Я вижу.
– Ты тоже чародей?
– Хм… может быть…
Сахемоти задумался. Тем временем бегом вернулся Головастик, таща полный ковш ледяной воды из ручья.
– Поднеси сам, – приказал ему Сахемоти. – К губам, поближе.
Головастик безропотно подчинился. Сахемоти глотнул раз, другой… вдруг захрипел, раскашлялся, согнулся пополам, и его начало рвать – сначала водой, потом чем-то черным: желчью, потом кровью…
104 
