50 
— А серьезно, мне их пацаны натаскали. Тут по соседству еще до войны мастерская была, так они подвал раскопали. Там этого добра было до черта.
Правда, побито много, попорчено. Ну, я и подклеил кое-что, подновил…
— Вот как… — сказал Марк, баюкая кружку. — Понятно. Мастерская, значит…
Если безногий Малофеев не врал, живописи там действительно быть не могло. То, что багет старый, неудивительно — что-то было взято, очевидно, на реставрацию, а затем брошено. Но теперь все это перестало иметь для него значение. Что там висит в углу? Откуда? Тоже из подвала?
— Хорошо. — Марк поднялся. — Я беру все. Вот деньги за десять.
— Так, — выдохнул инвалид. — Это дело. Счас. — Он вцепился в край стола и сбросил свое тумбообразное тело с табурета. Гнилые половицы дрогнули. Ухватив колодки, Малофеев напрягся и с неожиданной быстротой перешвырнул себя через комнату в противоположный угол, где виднелась сбитая из серых досок дверь чуланчика. Рванув ее, безногий скрылся из виду. Из темноты донесся его голос:
— Как же ты их попрешь? Тут большие две…
— Такси возьму! — крикнул Марк и обернулся, жадно шаря взглядом в углу.
Похоже, первое впечатление его не обмануло. Он сделал шаг и спросил в пространство:
— Я помогу?
— Сиди где сидишь, — был ответ, — уже. Из проема выдвинулся угол рамы.
Тускло блеснула позолота, покрытая толстой бурой пылью. Марк принял — и так все десять. Наконец показался сам хозяин. Выбравшись на свет, он долго сморкался и протирал глаза, а затем тонким голосом пропел:
— Такси-и… Богато живете, однако. Баре. А я вот на своем ходке с .сорок третьего катаюсь. Живой, однако.
— Ну зачем уж так, — сказал Марк, снова садясь. — При чем тут баре?
— А при том! — вдруг озлился безногий. — Жирно живете. Рамочки, шлямочки… Дерьма не хлебали. Мясорубки этой сучьей на ваш век не досталось.
Ну, ничего, всего вам еще будет… Зальетесь. — Лицо его вспухло и покрылось апоплексической синевой.
Марк вдруг с изумлением почувствовал, что совершенно не владеет ситуацией. Здесь не годился ни один из навыков, приобретенных им в привычной среде.
— Не надо, — сказал он примирительно. — Не надо нервничать. Я же вас ничем не обидел.
— Обидел? — Безногий вдруг грохнул кулаком по столу, так что затрещали доски. — Попробовал бы обидеть! Малофеева, бля, голыми руками не возьмешь! Нет, Малофеев еще годится…
Марк встал, намереваясь уходить, но незримая сила словно разворачивала его вокруг собственной оси, и тогда, совершенно неожиданно для себя, он проговорил:
— Картина у вас забавная, я вижу… Не продадите? Мне для подарка.
Худший момент выбрать было невозможно. Безногий умолк, будто подавившись, а затем, без всякого перехода, оглушительно захохотал, так что зазвенело треснутое стекло в окне. Отдышавшись наконец, он просипел:
— Картина, говоришь? Для подарка? И не помысли. Тут до тебя ее раз пять покупали. Не продаю и не продам, хоть озолоти. А знаешь почему? Потому что с меня писано! С меня, с Малофеева. Такая вот штука, молодой человек!
«Плохо дело, — подумал Марк, — совсем плохо. Калека, и к тому же не в себе. Черт его знает, как теперь себя вести».
— Не может быть, — сказал Марк терпеливо. — Ведь ей… ей лет, наверное… В общем, это довольно старая вещь.
— Еще как может! — весело взревел безногий. — Смотри сюда!
Марк не заставил себя упрашивать, и то, что ему открылось, было потрясающе. Перед ним находился блистательный образец парадной нидерландской живописи, созданный выдающимся мастером. Отчетливое, суховатое, волшебное отстраненное письмо, мерцающий красочный слой, великолепная сохраненность.
Он узнал и сюжет — испытание огнем, весьма распространенный в позднем средневековье. Бледная женщина с непреклонным взглядом, держащая в одной руке голову супруга, а в другой добела раскаленный брус металла, припадала к подножию трона императора, взирающего на нее с глубокой серьезностью. Вокруг толпились придворные, на заднем плане пылал костер, куда уже вели кого-то. Но самое странное — среди придворных, первым от зрителя, опираясь на тонкую витую трость, выточенную из зуба нарвала, в мягкой шапочке и опушенном мехом соболя бархатном камзоле, в остроносых башмаках и паголенках, плотно обтягивающих мускулистые, прекрасно вылепленные ноги, стоял инвалид Малофеев.
Сходство было настолько неотразимым, что Марк даже затряс головой.
— Ну что, убедился? — ядовито спросил безногий. — Видел?
50 
