50 
— Арден помогал ему! А я бы никогда не стал спорить на его черного дьявола!
Толпа зароптала, негодуя по поводу такого неспортивного поведения. Проигрывать надо тоже уметь. Маркиз Арден прошел со своей лошадью к Олбрайту.
— Вы обвиняете меня в чем-то незаконном? — спросил он высокомерно.
Олбрайт побледнел.
— Вовсе нет, милорд. Только в том, что Мидлторп следовал за вами.
— А что мешало вам последовать за мной? — любезно спросил Люсьен. — Отличная скачка. Благодарю вас за то, что вы ее устроили. По воскресеньям здесь обычно такая скука.
— Да, конечно, конечно, — забормотал Олбрайт, в конце концов осознав, что ведет себя крайне опасно, на грани дуэли. Глаза его, однако, все еще пылали яростью.
А Френсис вдруг испытал упоительное предчувствие, что Олбрайту нечем платить. Если бы только он мог слезть с этой проклятой лошади, чтобы насладиться местью в полную силу.
С облегчением он заметил, как к нему бежали грумы, и наконец-то передал Баньши им. Слезать, а вернее, сползать с лошади было удивительно болезненным делом, а уж стоять было прямо наказанием свыше. Он прошел к Олбрайту. С великим удовольствием он подошел бы небрежной походкой, но… сегодня он не мог себе этого позволить. Ему удалось хотя бы сохранить достоинство, но и только.
— Спасибо за скачку, — вежливо проговорил он. — Мы уладим все расчеты сегодня вечером, договорились? Вы не зайдете ко мне в домик Ардена?
Лицо Олбрайта стало кирпичного цвета, больше от злости, чем от неловкости.
— У меня нет при себе такой суммы, милорд, — выдавил он. — Я бы лучше расплатился с вами на Теттерсоле. Я буду там в четверг.
Ничего необычного в этом не было. Долги за скачки и проигранные пари часто оплачивали в Лондоне на Теттерсоле, но не в охотничий же сезон, когда вся мужская часть населения торчала в Мелтоне. Френсис имел полное право отказаться, но он вовсе не возражал, чтобы Олбрайты попотели еще несколько дней.
— Конечно, пожалуйста, — ответил Френсис, злорадно представив, как Олбрайт побирается по кредиторам. И тут ему пришла в голову чудесная идея. Серена наверняка приобрела за время брака какие-нибудь драгоценности. Несомненно, на них братцы тоже наложили свои жадные руки.
— Если вам трудно раздобыть такую сумму деньгами, то я согласен на равноценную замену, — равнодушно сказал он.
— Замену? А какую, например?
— Земля, драгоценности.
— А-а, драгоценности… Что ж, у меня есть кое-какие безделушки. Они принадлежали одной родственнице. Как раз подходят по стоимости.
Френсиса так и подмывало расквасить физиономию этому подонку, не испытывавшему ни малейших угрызений совести из-за того, что транжирит единственную собственность своей сестры. Но он утешился мыслью о том, как взъярится Том Олбрайт, когда узнает, что «безделушки» возвратились к их настоящей владелице. Так или иначе, но Френсис постарается устроить, чтобы братцам это стало известно.
— Ну вот и хорошо, — сказал Френсис. — Значит, на Теттерсоле, через неделю, в четверг. В десять утра подойдет?
Олбрайт пробурчал что-то невнятное в знак согласия и поспешил удалиться. Френсис возликовал. Он возвратит Серене ее драгоценности и добавит три тысячи из своего кошелька, ничего не сообщая ей об этом. Вот она обрадуется! Одна мысль о сияющей от радости Серене сведет с ума любого мужчину.
Люсьен передал свою лошадь грумам и, ухмыляясь, подошел к Френсису.
— Тебе действительно так больно или ты притво ряешься?
Тело Френсиса совершенно отказывалось двигаться.
— Мне кажется, даже еще больше. Эта паршивая лошадь не создана для скачек.
— А-а, дорогой мой, чего мы только не совершаем ради женщин. Похвали меня за предусмотрительность, правда, после пары прозрачных намеков Майлза. Я велел послать за каретой, чтобы отвезти тебя назад.
— Слава небесам, — с чувством произнес Френсис. — Я теперь не захочу сесть верхом с неделю. Нет, с месяц. А может, с год…
Люсьен расхохотался.
— Тебе скоро станет лучше. Мой главный грум Дули делает чудесные массажи, да и знает толк в мазях.
Глава 8
Дули действительно поднаторел в массаже и разбирался в мазях, что вовсе не означало, что это не было дьявольски больно. Когда Френсис стонал и клял все на свете под безжалостными пальцами грума, ему было от всего сердца жаль, что Серена Олбрайт… нет, Серена Ривертон не знает о его мучениях.
50 
