Последние отзывы

  66  

Он отшатнулся перед непреодолимым напором ее внезапно прорвавшейся ярости, гадая, чем эта ярость вызвана. До сих пор она как-то ухитрялась отражать его атаки, так сказать, малой кровью – немного насмешки, строго отмеренная доза снисходительности и в исключительных случаях, когда он слишком сильно напирал, крохотная порция откровенности: "Ты хороший мальчик, красивый и сильный, но мне ты ни к чему. Просто ни к чему. Без обид, ладно? Ступай к шлюхам, а еще лучше – в Луна-парк".

– Зачем ты пришел ко мне? – угрожающе нависнув над ним, продолжала она. Халат на груди распахнулся, но открывшийся вид, при всей его ослепительности, в данный момент взволновал его не так сильно, как мог бы при иных, более благоприятных обстоятельствах. – Ты любитель подглядывать в замочную скважину, шелудивый пес, что тебе здесь нужно? У тебя руки по локоть в крови, тебе надо в баню, зачем ты явился ко мне?!

– Заткнись, сука! – рявкнул он и попытался подняться, но она коротким, сильным толчком в плечо усадила его на место. Он подчинился, поскольку гитарного чехла при нем в данный момент не было, а ударить женщину – по крайней мере, эту женщину – кулаком он не отваживался. – Заткнись, – повторил он уже гораздо тише. – Какая муха тебя сегодня укусила?

– Ты меня укусил, сволочь. Господи, как я от тебя устала!

По мере того как владевшее ею раздражение нарастало, ее прибалтийский акцент, поначалу едва заметный, усиливался. Зато длинноволосый гитарист с типично скандинавской внешностью, до этого едва способный связать по-русски пару слов, говорил совершенно чисто с того самого мгновения, как переступил порог гостиничного номера и впервые открыл здесь рот.

– Ты можешь мне сказать, – продолжала женщина, всей своей внешностью и в особенности фигурой действительно напоминавшая слегка улучшенный, модернизированный вариант знаменитой голливудской актрисы Шерон Стоун, – зачем ты его убил?

Этот вопрос служил явным признаком слабости, столь же постыдной, сколь и предосудительной, так что светловолосый гитарист немного воспрял духом.

– А что? – разваливаясь в кресле и забрасывая ногу на ногу, нагло осведомился он. – Не успела насладиться? Не согрешишь – не покаешься, а? Смотри, детка. Ему это может не понравиться.

Местоимение "ему" прозвучало с интонацией, означавшей, что писать его надлежит не просто с большой, прописной, буквы, а большими, прописными, буквами с начала до конца: ЕМУ.

– Ты просто любишь кровь, как другие любят водку или кокаин, – с горечью сказала она. – А ОН, да будет тебе известно, не любит стукачей.

– Небезызвестный Отелло, вероятно, тоже не испытывал к ним нежности, – почувствовав наконец под ногами твердую почву, заявил он. – Любить и прибегать к услугам – разные вещи. Совершенствуйся в великом и могучем русском языке, солнце. Боюсь, тебе это пригодится, когда настанет час истины и придется объясняться с НИМ. Ну, так как?

– Что "как"? – Одолеть ее было непросто, но он и не рассчитывал на легкую победу. – ОН – прагматик, разумный человек. Все твои россказни – ничто перед тем простым фактом, что ты без видимой причины, ради собственного удовольствия, зарезал человека. И не в каком-то Пскове, а здесь, в Москве! Скажи, кто из нас двоих сука? Ну, говори, ты, мразь! Ты подглядываешь за мной круглые сутки, ты не сводишь глаз с моей задницы, а потом дрочишь по углам, и ТЫ требуешь от меня оправданий? Попробуй оправдаться сам!

"Тоже мне, обвинение, – подумал он. – Онанизм – дело частное, сугубо интимное. Если в ты, сучка нерусская, поменьше ломалась, мне бы точно этим заниматься не пришлось".

– А давай трахнемся, – неожиданно для себя самого честно предложил он. – Просто, без затей, без этих ваших садомазохистских штучек... Я тебе не ОН. Поверь, тебе понравится. Это помогает преодолеть разногласия и способствует взаимопониманию... Сильно способствует. А?

На согласие он, конечно, не рассчитывал – ну, разве что в самой глубине души. На что он действительно рассчитывал, так это на взрыв; он ожидал крика, ругани, пощечины – словом, чего угодно, только не того, что произошло в действительности. Ее искаженное яростью лицо вдруг разгладилось, сделавшись безмятежно спокойным, она выпрямилась, повернулась к нему спиной, отошла к окну и закурила. Даже в этом дурацком бесформенном халате и даже со спины она была неправдоподобно красива. Красива, холодна и равнодушна, как северное сияние; теперь, когда это произошло, он понял, что рассчитывать на что-то иное было попросту глупо. Она никогда не теряла самообладания – во всяком случае, в его присутствии – и если уж била, то била наверняка, без промаха. И на его предложение ответила самым оскорбительным для него способом – сделала вид, что ничего не слышала, что его вообще здесь нет, а если и есть, то обращать на него внимание нечего – посидит, соскучится и уйдет... К шлюхам. А может, в Луна-парк.

  66