— Ты смотри это… того… Поаккуратнее. Женщина чувствительная. Вот ты, положим, тоже не женат…
— Откуда знаешь?
— Я тебе про стены говорил? Они для людей непроницаемые, не для вестей. О тебе известно все, и не надо на меня так смотреть. Ты должен меня понять. Я тоже всю жизнь искал свою женщину. Только свою. И вот нашел наконец. И терять ее не хочу. Ради нее я даже согласился прийти с повинной, отсидеть сколько положено и остаться чистым. Тебе тоже когда-нибудь повезет…
— Ну хватит. Это переходит всякие границы, -не выдержал Семенов. — Идите в камеру, Пенкин.
— Так я ж в карцере.
— Тем более.
— За что, Василий Иванович? — тихо спросил Пенкин. — За что злобствуешь?
Семенов опомнился: на себя надо злиться. Не может он доказать, что Пенкин не тот, за кого себя выдает, и все тут. Интуиция? «Ты еще в Сосенки съезди, Василий, — сказал он сам себе. — То-то все посмеются».
— Я думаю, что разговор с вашей со… Натальей Чусовой все расставит по местам. А пока идите, Пенкин. Идите.
Дверь закрылась. Семенов вдруг вспомнил, как сидел в пивной с Собакиным. И как тот сказал: «Если все настолько очевидно, значит, заведомо неправильно». Но как и у Собакина, у Василия Семенова не было доказательств и было начальство. Которому важны показатели. И чего он полез с английским? Вспомнив эпизод с запиской, Семенов побагровел. То-то Пенкин мысленно хохотал. И вновь проснулось самолюбие. Не сдаваться. Надо бы кого-нибудь послать в Сосенки. К примеру, Хлынова. А что на это Верка скажет? Вспомнив звук работающей пилы, Семенов невольно поморщился. Лето на дворе, у жены Хлынова совсем другие планы. А если Пенкин учил в школе немецкий? Фу ты! Он же все объяснил! Что ты хочешь найти в деревне Сосенки, Василий Иванович?
В РАЮ
…Настало время поговорить и о любви. Вы уже и так все поняли, но я-то молчать не могу! У меня ж за спиной крылья, как не взлететь? Если бы не любовь… Если бы не любовь, все пошло бы совсем по другому сценарию. Став заказчиком убийства своего мужа, я круто изменила свою судьбу. В меня словно дьявол вселился. А потом Андрей. И — закрутило! А во всем виновата… любовь.
Я наконец поняла, что все эти годы ошибалась. Принимала за любовь то, что на самом деле ею не являлось. Я думала, что люблю своего мужа Михаила Конанова. Он был старше на десять лет, умнее, опытнее, и я доверилась ему, как ребенок доверяется воспитателю в детском саду. Любит ли он его? Да, ходит по пятам, цепляется за подол, заглядывает в глаза, смотрит в рот и… слушается. Это его долг — повиноваться. Но проходят годы, ребенок вырастает, и что от всего этого остается? Помним ли мы своих воспитателей? В лучшем случае мы им благодарны. Если они отвечали взаимностью. Нелюбимый же ребенок старается об этом не вспоминать и всячески избегает встреч.
Галя Зайкина выросла. И поняла, как она была не права. Если вы не верите в то, что где-то ходит по свету ваша вторая половинка, то это напрасно. Я тоже не верила. Оказалось, что нас с Мишей отталкивало друг от друга лишь потому, что мы изначально не были созданы друг для друга. Я за него цеплялась вследствие своей детской беспомощности, он же тянулся к той, которая подходила ему гораздо больше. Он не был моей второй половинкой, а я его. Мне повезло. Я все-таки соединилась с тем, кто был мне предназначен. При ужасных обстоятельствах, наделав кучу ошибок, которые уже невозможно было исправить. Кроме одной: отныне мы должны были быть вместе. Теперь я знала, что такое рай. Вся моя прошедшая жизнь — в достатке, без жилищных и материальных проблем -была адом. Я не жила, а мучилась. Но вид на жительство в раю обошелся мне слишком дорого. Ценою двух жизней и своей собственной смерти. Ибо как же теперь Галя Зайкина будет жить, если по всем документам она умерла? Умереть либо отвечать по закону: ничего себе, выбор! Выхода я пока не видела.
Мы сошлись на удивление быстро, и душой, и телом. Я же говорила, что у меня с самого начала было чувство, что мы с Андреем знакомы лет сто. Он знал обо мне все, и все понимал с полуслова. Трудно себе представить, насколько мы с ним были похожи! Нам нравились одни и те же фильмы, актеры, книги, диски, певцы… Он был историком по образованию, у меня, гуманитария, это был любимый предмет в школе и институте. Преподаватель историографии, доцент, гроза студентов, не раз говорил:
— Галя, я поставлю вам «отлично». Вы историю понимаете.
И даже ходили слухи, что мы с ним, потому он и… Не с ним, а с историей, которую я любила. Потому и.