24 
В обратный путь Тошка отправился в ботфортах. Плыл и пел во все горло. Песню он сложил сам, в тот день, когда получил письмо от Штормштпля. Она была похожа на шарманочную, с Турецкого базара. Но пелось в ней совсем о другом. Это была песня о капитане Штормштиле, отважном морском волке, живущем по законам верности и дружбы.
- Скрипит дубовый кабестан,
- И режет воду киль.
- Спешит сквозь бури капитан,
- Спешит сквозь бури капитан,
- Отважный Штормштиль!
- Камзол из бархата на нем
- И шляпа набекрень.
- Взошла луна. За первым днем…
- Взошла луна. За первым днем
- Второй уходит день!
- Пусть буря злобно снасти рвет,
- До порта сотни миль;
- Он от штурвала не уйдет,
- Он от штурвала не уйдет,
- Отважный Штормштиль…
Тошка пел, врезая весла в гладкую неподвижную воду. Она сворачивалась зеркальными крутящимися воронками, в которых прыгали серебряные пузырьки воздуха.
Лодка шла вперед, уплывал за корму двойной ряд радужных кругов — солнце словно хотело подсчитать, сколько раз Тошка ткнул в воду голубыми веслами.
Все было отлично. Тошка даже обогнал идущие в сторону города фелюги. Парус «Черной пантеры» висел, как тряпка. Она едва-едва двигалась. В тихой воде четко отражался ее хищный силуэт. Тошка не удержался и показал фелюге кончик чалки. Это была традиционная морская издевка. Но смуглолицый матрос, сидевший на носу «Черной пантеры», равнодушно посмотрел на него и сплюнул.
Весла голубыми крыльями взлетали в воздух и как по команде ложились на воду. Уключины поскрипывали, а ботфорты уверенно упирались в перекладину стланей, и их смазанные жиром круглые носы горделиво поблескивали на солнце.
«Вечером обязательно пойду к Бобоське, — думал Тошка, налегая на весла. — Давно я не виделся с ним. Это не по-товарищески. Как там у него дела?..»
А дела у Бобоськи были очень плохи. Последнее время он только и делал, что носился по городу со свертками. Мастерская Серапиона работала вовсю. Технолог дни напролет бродил между чанами в сизом едком пару. В чанах что-то булькало и кипело. Вечером на щербатом прилавке появлялось полдюжины свертков, аккуратно перевязанных крепким шпагатом. Свертки выносил из чулана сам заведующий.
— Раздашь все по адресам, — говорил он Бобоське. — В разносной книге могут не расписываться. Это клиенты солидные, дай бог, не обманут, да.
Сушеный Логарифм растягивал в улыбке бесцветные губы, и только глухонемой мрачно смотрел на Серапиона и щурил недобро поблескивающие глаза.
Иногда к мастерской подъезжала арба.
— Ва! Наконец-то привезли химикаты! — радостно кричал Серапион на всю улицу, стараясь привлечь внимание прохожих. — Просто работать нечем. Закрывать надо артель с таким снабжением. С научной точки зрения невозможно работать.
Сушеный Логарифм кивал головой, как китайский болванчик, а глухонемой таскал в чулан грубые, колючие мешки.
— Ну, как работать? Ва, как работать? — жаловался Серапион прохожим, считая мешки глазами. — Это же мне на месяц не хватит. Ну и жизнь, что за жизнь!
Прохожие сочувственно вздыхали и хлопали Серапиона по костлявой спине.
В один из вечеров, когда Бобоська уже собирался уходить из мастерской, Сушеный Логарифм кинул на прилавок мужское кожаное пальто и стал заворачивать его в газеты.
— Отнести надо, — сказал он. — Скажешь клиенту: красить не беремся. Только в черный цвет, если хочет. А в коричневый не беремся.
— Пусть глухонемой отнесет, — огрызнулся Бобоська. — Я устал сегодня — весь день таскал уголь.
— Делай, что говорят! — крикнул из чулана Серапион. — Устал он. А я не устал твоей тетке по триста рублей в месяц отваливать? «Глухой-немой отнесет». Ва! А как он клиенту объяснять будет? Бровями, да?
— Распишись-ка в получении. — Сушеный Логарифм сунул Бобоське регистрационную книгу. — Гляди не потеряй — пальто клиентом в шесть тысяч оценено.
Бобоська взял сверток, разносную книгу и поплелся к автобусной остановке. Ехать пришлось далеко, заказчик жил на самой окраине города.
Сверив название улицы, Бобоська пошел мимо каких-то приземистых домиков, пустырей, заваленных мусором и изрытых ямами, мимо длинного дощатого забора, сквозь выломанные доски которого виднелись исковерканные кузовы грузовиков.
«Автомобильное кладбище, — подумал Бобоська. — Где же это будет дом двадцать восемь? — Он прибавил шагу. — Надо бы побыстрей, а то совсем стемнеет, и тогда уже ни черта здесь не сыщешь».
24 
