Лёгкий, ненавязчивый романчик 
94 
– Ищут, – кивнул тот. – Думаю, скоро найдут... так или иначе. Машина его пропала вместе с ним. Значит, он уехал на ней, пожалел бросить новую игрушку. Машина приметная, номер ее теперь есть у каждого гаишника, так что нам остается только ждать.
– Ждать и догонять – хуже не придумаешь, – проворчал Потапчук. – Это тактика пассивной обороны, а нам надо нападать, причем со всех сторон. Ты думал о том, где они могли заниматься написанием копии? Где, когда, каким образом... Такую картину у себя на кухне не напишешь!
– Думал, – сказал Глеб, – только ничего путного не придумывается. Ну, допустим, они могли писать ее частями. Холст ведь сшит из кусков, верно?
– Ерунда, – отмахнулся генерал. – А сшивали они эти готовые куски где – в галерее, ночью? А потом еще закрашивали швы... Это ведь не стенку оштукатурить, это картина!
Ирина слушала их краем уха, медленно приходя в себя после инцидента. Она готовилась к бою, собиралась защищаться и нападать, и в душе у нее еще клокотало возмущение – не отсутствием доверия с их стороны, а лишь намеком на возможность недоверия. Она готова была задать этим двоим умникам хорошую трепку, но Потапчук ловко разоружил ее, просто заявив, что верит ей на слово – то самое слово, которого от нее, собственно и добивались. Получалось, что она опять попала в неловкое положение. Ей задали простой вопрос, требовавший такого же простого ответа, а она, видите ли, оскорбилась и бросилась в штыковую атаку. А противника перед ней, увы, не оказалось...
И ведь они действительно ей доверяли, поскольку, получив на свой вопрос прямой и исчерпывающий ответ, немедленно перешли к обсуждению других вопросов – о том, где теперь искать Кулагина и каким образом все-таки удалось создать копию "Явления Христа народу".
Если по первому вопросу Ирине сказать было нечего, то по второму у нее за последние несколько дней возникли кое-какие соображения.
– Позвольте мне, – сказала она, вклинившись в полуграмотные рассуждения господ чекистов о технологии живописи, о которой они имели очень смутное представление, почерпнутое, вероятнее всего, из какого-нибудь учебника для начальных классов художественной школы.
Сиверов, который за секунду до ее реплики как раз угодил в затруднительное положение, взявшись объяснять Потапчуку значение термина "лессировка" и благополучно запутавшись в собственных объяснениях, с облегчением умолк и с преувеличенным вниманием уставился на Ирину – дескать, валяй, бери огонь на себя, а то я совсем увяз... "Я тебе это припомню", – не без злорадства подумала Ирина.
– Написание такой копии – процесс длительный и трудоемкий, – заговорила она. – Неизвестно, сколько человек принимало в нем участие. Пока мы знаем только троих: Макарова, Колесникова и Кулагина. То есть предполагаем, что знаем...
– В данный момент это одно и то же, – вставил Потапчук. – Продолжайте, пожалуйста.
– Я говорю о том, – волнуясь, произнесла Ирина, – что это была настоящая, большая работа... Понимаете?
– Не совсем, – признался Потапчук. – Пока что вы, извините, пересказываете общеизвестные вещи.
– Верно, общеизвестные, – согласилась Ирина. Она бросила быстрый взгляд в сторону Сиверова, ожидая, что тот сейчас произнесет очередную колкость, но Глеб по-прежнему смотрел на нее заинтересованно. Это был взгляд коллеги, товарища, ожидающего, что после долгих и бесплодных словопрений сейчас наконец будет сказано что-то стоящее, и этот доброжелательный, спокойный взгляд неожиданно придал ей уверенности в себе. – Общеизвестно также, – продолжала Ирина окрепшим голосом лектора, втолковывающего азы теории относительности воспитанникам интерната для умственно отсталых, – что Макаров и Колесников являлись штатными сотрудниками галереи, а значит, должны были каждый день приходить на работу утром и уходить вечером. Значит, участвуя в написании копии, они должны были либо вообще не спать по ночам, либо...
– Правильно! – воскликнул Сиверов с несвойственной ему горячностью. – Это конгениально! Либо – либо... Либо вкалывать все двадцать четыре часа в сутки и все равно ни черта не успевать, потому что есть же предел человеческим силам, либо как-то ловчить – отпрашиваться с работы, брать отпуска за свой счет и, главное, как-то все это объяснять, на что-то ссылаться... Правда, – добавил он скептически, – они ведь могли и соврать. Много ли нам будет пользы, если мы узнаем, что Колесников в течение нескольких недель или даже месяцев ухаживал за больной теткой в Конотопе, а Макаров в это же самое время лечил артрит в несуществующем санатории?
94 
