Особенно,... 
184 
Сильвия Шелдон стояла на пороге своего обветшавшего жилища и устало смотрела вдаль, на крыши домов, над которыми плыли в туманную бесконечность унылые серые облака.
Жизнь Далласа постепенно угасала, это движение к закату ускорялось с каждым днем. Он таял на глазах, лежал и молчал, неподвижно глядя в потолок. Мать с трудом заставляла его съесть что-нибудь, а если пыталась увлечь разговором или хотя бы чуть-чуть развеселить, отвечал неохотно и улыбался бледной вымученной улыбкой. Он оставил попытки научиться жить другой жизнью, той, которая отныне была ему суждена, и, устав от мучений, стал безразличным. Он не ждал, когда умрет, он просто умирал. Теперешнее жалкое существование казалось настолько недостойной заменой полноценной жизни, что Даллас не видел смысла бороться за него. Иногда он вспоминал свое детство, ту пору, когда еще не чувствуешь разрушающего бега времени, когда все, что впереди, кажется радостным и светлым. Будущее… Для него этого понятия больше не существовало. Теперь у него было много времени, времени, которое постепенно убивало его… Его будущее умерло, еще не родившись, воспоминания о прошлом причиняли боль, и настоящее тоже приносило одни мучения. Какое-то время Даллас еще мог жить ощущениями, вернее, памятью о них — запахах весны, ярком свете солнца, прохладе океанской воды… А иногда сквозь все мысленные запреты прорывались думы о Терезе. В разговоре с нею и с матерью Даллас солгал: он хотел видеть Терезу, хотел, чтобы она пришла, искренне посочувствовала ему, подержала за руку, быть может, даже призналась, что все же любила его когда-то. Его тело умирало, и с этим он еще мог смириться, но происходило нечто несравненно более страшное — он чувствовал, как умирает его душа. И именно этот процесс при желании сумела бы остановить Тереза. Даллас это понимал, но он понимал и то, что больше она не придет. Не придет, раз не пришла до сих пор. И краски его души постепенно тускнели, таяли, исчезали, уступая место пустоте. Ничего больше не было, ничего. Сильвия вытерла слезы. Господи, почему нет никакого выхода! Даже доктор перестал заходить: ясно, что этот пациент обречен, а у единственного в бедняцком квартале врача хватает работы. Даллас больше не принимал бесполезных лекарств — они не приносили никакого облегчения.
Сильвия заметила человека, который приближался к дому. Он был молод, хорошо одет, даже слишком хорошо для этих мест, и женщина одновременно с удивлением почувствовала испуг, точно ожидала встречи с судьбой.
Незнакомец же остановился в явном замешательстве. Даже в самую тяжкую пору своей жизни он жил лучше, чем эти люди. Он видел перед собой низкий дом без фундамента с маленькими окошками и узкими дверями, грязную улицу, немощеный двор…
Сильвия не двинулась навстречу, и человек подошел сам.
— Простите, мэм, — сказал он, — не подскажете, где живут Шелдоны?
— Шелдоны? — Сердце Сильвии сжалось. Много ли осталось их, Шелдонов! Пройдет меньше года, и дом совсем опустеет. Она не переживет смерти второго сына и не сможет жить одна.
— Да. Я ищу миссис Шелдон.
— Это я, — просто ответила женщина и невольно оперлась рукой о стену: ее внезапно охватило странное предчувствие.
— Простите, я должен был прийти гораздо раньше, — промолвил незнакомец, — но, оказывается, не так-то просто в нашем городе отыскать нужного человека. Скажите, миссис Шелдон, у вас был сын по имени Даллас?
У незнакомца были черные глаза, сверкающие, как полированный мрамор, и Сильвия не знала, куда деться от их проницательного взгляда. Она почувствовала себя убогой и косноязычной рядом с этим величественным человеком.
— Да, был и… есть. — Незнакомец вздрогнул.
— Даллас жив?!
— Да, сэр, — сказала Сильвия, и глаза ее наполнились слезами.
— Господи, я не смел надеяться! — Незнакомец был взволнован. — Он дома? Могу я его повидать?
— Да, — вздохнула Сильвия, — идемте.
— Наверное, нужно объяснить вам, кто я, — сказал посетитель. Потом, заметив ее слезы, спросил: — Что-то случилось?
— Даллас болен, — ответила женщина, — очень болен. — А потом произнесла страшные слова: — Он скоро умрет.
Оказавшись на грани отчаяния, она утратила выдержку; прежде Сильвия никогда не вымолвила бы это вслух и при незнакомом человеке. Но ничего не имело значения, ничего, кроме одного: она теряла сына.
— Не может быть? Подождите…— Человек остановился. — Что с ним?
184 
