— А в противном случае мозгозаключения, — последнее слово я произнесла ядовито, — что диктуют? Меня надо ликвидировать?
— Не смей говорить глупостей! — вспыхнул Серж. — Твоя безопасность мне дороже собственной, но я не могу рисковать жизнью других людей.
— Твоих сообщников?
— Называй их так, если хочешь. Ты выйдешь за меня замуж? Поверь, стоит тебе сказать «да», и все разрешится самым правильным образом.
— Серж, тебя посадят в тюрьму?
— Вряд ли. Кэти, я вынужден твердить, как попогайо, по-пу-гай, — поправился он, — выходи за меня замуж! Я тебя очень люблю. Я никогда и никого так не любил.
Ты мне дороже солнца, жизни. Кэти, я не могу без тебя!
Вот! Стоило его разоблачить, так и слова любви посыпались. Но они только возмутили меня:
— Как ты можешь заниматься такими грязными делами: разнюхивать, выслеживать, воровать секреты и что там еще! Шпион, разведчик — один черт! Одинаково мерзко.
И Серж второй раз косвенно подтвердил свою вражескую сущность, устроив мне допрос:
— Кэти, представь, что ты на войне. Пошла бы ты в разведку с плохим человеком?
— Нет.
— А в мирное время стала бы шпионить за плохим человеком?
— Нет.
— Сделай из этого выводы. Кэти, все складывается не очень удачно. Этот наш разговор залез не вовремя. Завтра я должен уехать в командировку. Не хочу оставлять тебя в плохом самочувствии, но сделать ничего не могу, пока ты не ответишь согласием на семейную жизнь.
— В какую командировку ты едешь? Куда?
На сколько?
— В Брюссель, — нехотя ответил Серж, — примерно на неделю.
— К своим?
— Да, естественно. А Рождество и Новый год я предлагаю тебе встретить в Париже. Париж в Рождество сказочно красив.
Ты ведь там не была?
Серж умел ловко менять тему разговора.
Он всегда так поступал, когда речь заходила о его работе. И еще он мастерски поворачивал дело так, что я в итоге уговаривала его сделать то, чего он сам добивался. Но теперь меня не проведешь!
— Ни в какой Париж я не поеду! Командировка у него! Да нормальный человек о заграничной командировке за месяц всем рассказывает. И еще подробно живописует мытарства с визой. А ты с ночи на утро — мне в Брюссель по делу срочно!
— Верно, по делу и срочно.
— Серж, очень тебя прошу — сдайся властям! Я не могу жить по уши во вранье. Раньше — могла, а сейчас — не смогу. Тебя надолго посадят? Я тебе передачи буду посылать и на свидания ходить. Господи, как я не хочу с тобой расставаться!
— Кэти, ты выйдешь за меня замуж?
— А ты сдашься?
— Дьявол! Я начинаю потерять терпение.
Мы ходим по кругу. Больше того, что сказал, я тебе не скажу. И жду твоего ответа.
— Когда мы учились в седьмом классе, в школу прислали нового учителя литературы.
Молодого, после института, со стильной бородкой и в джинсах. Все девчонки с пятого по десятый класс дружно в него влюбились. Он факультатив вел по западной литературе — мест за партами не хватало. Он предлагал нам читать классические драмы Корнеля и Расина, на которых мы засыпали после первых же строк. Рассказывал об основном конфликте в литературе того времени — конфликте между гражданским долгом и личными чувствами. Мы слушали его и млели, а конфликт этот казался чушью собачьей. Но теперь я понимаю.., понимаю, что он есть.., что я в него вляпалась.., я не хочу предавать родину.., не хочу шпионить.., я тоже тебя.., ты мне нравишься.., я хочу с тобой.., я не могу с тобой…
Слезы, как водится, хлынули бурно и безудержно.
— О, Кэти, я знаю только один способ прекратить твои слезы, — прошептал Серж, отрывая меня от подушки и покрывая лицо поцелуями.
Что и говорить, способ был безотказный.
Утром Серж разбудил меня ни свет ни заря. За окном — сплошная темень, а он одет в пальто, на полу стоит чемодан.
— Мне пора, любимая, — сказал Серж, целуя на прощание. — Все будет хорошо.
Еще он напомнил, где лежат деньги, мне велел как следует питаться, а Рэю — хорошо себя вести. И ушел.
* * *
Говорят, нет ничего хуже, чем догонять и ждать. Догонять мне было некого, а вот ждать — да еще неизвестно чего, у моря погоды, — пришлось.
Правда, нынче я тосковала не одна. Печальный Рэй большую часть времени лежал в прихожей, мордой к входной двери, уткнув нос в ботинок Сержа. Когда нам приходилось совсем лихо, мы шли в квартиру Сержа и молча сидели там на диване. На комоде осталась только одна фотография его жены и дочери.