43 
– Не слишком ли жестоко ты обошлась с Нагасавой? – спросил он Кэйко. – Ведь он простил тебе то, что обычно не прощают женщинам.
– Он и не простил, – несколько раздраженно отозвалась она, отстраняя рукою круто изогнутые ветви, чтобы они не задели личико ребенка. – И ты не простишь!
– Я простил, – сдержанно ответил Акира и тихо добавил: – Ночью.
– Ночью простил, а утром вспомнил снова! Акира ничего не сказал, и вскоре Кэйко заметила:
– Почему я должна жалеть Нагасаву? Зачем нужно было принимать этот бой? Сидел бы себе в крепости…
– Закон чести, – коротко произнес Акира.
– Закон глупости. Где честь того князя, которому ты теперь служишь?
– И все-таки, – задумчиво промолвил он, – иногда приходится чем-то жертвовать, пусть даже вопреки здравому смыслу.
– Жертвовать собою – это не мое! И потом, скажи, зачем мне война?
– Война – это жизнь мужчин, тебе не положено рассуждать о таких вещах!
– Жизнь создана для войны, так, что ли? Чтобы люди рождались, а потом убивали друг друга?
Акира не знал, что ей ответить, и некоторое время они молчали. Молодой человек бросил взгляд на мальчика, который обвил ручонками шею матери. Его черные глаза смотрели непонимающе и серьезно… Внезапно Акира ощутил непонятную тяжесть в сердце, а потом его вдруг пронзило незнакомое, глубокое, неутолимое чувство, похожее на бесконечную, бессловесную песнь.
– Дай его мне, – сказал Акира Кэйко, – тебе и так тяжело!
Вдруг он услышал звук: кто-то шел им навстречу. Юноша остановился и сделал знак Кэйко. Если это самураи князя Аракавы? Но из леса вышли два воина, оборванные, грязные, хотя и с мечами – судя по всему, ронины. Теперь их немало бродило по дорогам: остатки разгромленных княжеских армий привольно разметало по всей стране. Изнуренные войной правители нищали, и мелкие даймё не имели возможности нанимать новых самураев.
Ронины переглянулись: их недобро бегающие глаза диковато сверкали из-под падавших на лицо спутанных, грязных волос.
– Я давно не ел, – начал один, – и женщины у меня не было вот уже много дней! И мне не помешает новая одежда и запасной меч!
– Если отдашь все сразу, иди себе дальше, мы тебя не тронем, – сказал второй.
Акира мигом выхватил оружие, а они только этого и ждали – сразу же набросились на него с разных сторон. Они были злы и голодны, им хотелось не только пищи, одежды и денег, но и крови. Акира старался не выпускать их из виду и, быстро поворачиваясь на месте, отражал удары резкими, точными движениями. Его лицо было холодно, губы плотно сжаты, взгляд неподвижен. Наконец он серьезно ранил одного из противников, а другой, помедлив, отступил. Акира тут же опустил меч.
Подождав, пока уцелевший ронин скроется в лесу, он продолжил путь. Вскоре они с Кэйко набрели на ручей, и Акира смог напиться, вымыть лицо и руки. Молодая женщина тоже попила и напоила ребенка. Она молчала; ее взгляд был встревоженным и печальным.
Внезапно Акиру обуяла ярость. Никогда он не станет таким, как эти полностью потерявшие себя оборванцы с самурайскими мечами, он не хочет скитаться по дорогам!
Последующую часть пути он нес ребенка, да и Кэйко почти что тащил на себе. Дочь купца и наложница князя, она, разумеется, не привыкла к таким путешествиям. Ее нежные ноги были сбиты в кровь, в прическу набились сосновые иглы, а в осунувшемся лице не было ни кровинки. Кэйтаро капризничал, а у нее уже не находилось сил его успокаивать.
Наконец они дошли до какой-то унылой и бедной крестьянской деревушки. Судя по всему, самураи сюда не заглядывали, да и взять-то здесь было нечего: кругом одна лишь порыжелая, сухая, как бумага, трава.
Акира вошел в крайний домик; его хозяева, муж и жена, тщедушные и жалкие, тут же упали ниц и, пока он говорил, не поднимали глаз. Они были забитыми, темными, но и жадными, как большинство крестьян, – сразу потребовали себе дорогую одежду Кэйко. Акира видел, что молодая женщина готова снять с себя все, лишь бы ей дали хоть горсточку риса и позволили лечь, потому он не стал упорствовать. Он решил, что будет лучше, если Кэйко затеряется среди местных жителей. Господину Нагасаве не придет в голову искать ее здесь, а князь Аракава полагает, что бывший властитель Сэтцу увез наложницу и сына с собой.
Акира вернулся в Сэтцу в самый разгар боев остатков войска Нагасавы с самураями князя Аракавы. Сражаясь на стороне своего нынешнего господина, он не переставал тревожиться за Кэйко. Акира не думал о том, что крестьяне станут дурно обращаться с нею и с Кэйтаро, но там было голодно и могли объявиться какие-нибудь бродяги, вроде тех ронинов, с какими он столкнулся в лесу.
43 
