137 
* * *
Легкость победы над Феофаном, высланным из столицы, воодушевила Гришку; осознав свою силу, он пришел к выводу, что начинать свистопляску следует с Синода, во главе которого он поставит своего человека. Синод — это, по сути дела, тоже правительство, а обер-прокурор имеет права министра.
Сергей Михайлович Лукьянов, врач и профессор, был для Распутина криминалом, ибо он говорил с голоса Столыпина, а на «святость» Гришки ему, материалисту, было наплевать. Как раз в это время в Тобольске подняли старые, протухшие дела о принадлежности Гришки к секте хлыстов, где-то в потемках «шилось» досье на его «свальный грех», и Распутин понимал, что Лукьянова надо вышибать из Синода немедленно, иначе будет поздно… Распутинская разведка пошла сначала по глубоким тылам — Егор Сазонов нанес визит графу Витте.
— Говорят, что осенью в Киеве будут неслыханные торжества по случаю установки памятника Александру Второму… Памятник откроют, а заодно сковырнут и нашего барина Пьера?
С удалением Столыпина в государстве освободились бы сразу две крупные должности… Витте (почти равнодушно) спросил:
— И кого же, вы думаете, поставят в эмвэдэ? Сазонов от прямого ответа уклонился, но намекнул:
— Слыхал я, что нижегородский Хвостов подал государю всеподданнейшую записку и на царя она произвела очень сильное впечатление! Там и Столыпину крепко от Хвостова досталось…
— Хвостов самый отпетый хулиган, какого я знаю.
— Чудит много, это верно. Но гармошка у него играет… Вбежал фокстерьер, за ним вошла Матильда Витте.
— Садись, дорогая. Вот пришел к нам Егорий Петрович, хочет, вижу, что-то спросить, но никак не может — мнется…
— Я не мнусь, — засмеялся Сазонов. — Просто синодский Лукьянов малость поднадоел, а к моему жильцу Григорию Ефимовичу Распутину повадился шляться Владимир Карлович Саблер и в ногах у него валяется — просит сделать его обер-прокурором…
Пауза! Витте погладил собаку, нежно поглядел на свою несравненную Матильду, которая, нежно посмотрев на своего супруга, тоже подозвала собаку к себе и тоже ее погладила.
— Владимир Карлович достойный… — начала она. Но жену вдруг резко перебил граф Витте:
— Саблер во всех отношениях достоин того поста, которого он желает.
Но, — сказал Витте и повторил с нажимом, — но…
2. САБЛЕР БЕЗО ВСЯКИХ «НО»
Читатель помнит, что во время перенесения гроба с «нетленными мощами» святого угодника Серафима Саровского больше всех старался показать свою богатырскую силушку некто Владимир Карлович Саблер, который смолоду отирался по службе в делах православия и хотел казаться православным больше, нежели сами русские. Саблер строил карьеру при Победоносцеве, который поднял его как можно выше и сам же уронил его в пучину недоверия. В канун смерти обер-прокурор отправил царю письмо с аттестацией на Саблера — такой, которая похоронила его навеки. Что он был вор — это еще полбеды, но в глазах Победоносцева хуже воровства оказался факт тайного забегания Саблера в синагогу…
С петербургских крыш уже звенела предвесенняя капель, длинные сосульки падали на панели, искристо и звучно. Столыпин, явно удрученный, повидался с Лукьяновым.
— Сергей Михайлыч, я уже перестал понимать, что творится на божьем свете… Всюду шепчутся: Саблер, Саблер, Саблер.
— Сам не пойму! Но государь ко мне благожелателен.
— Это-то и опасно, — подчеркнул Столыпин. — Характер нашего государя как у кобры: прежде чем заглотать жертву, она смазывает ее слюной, вроде вазелина, чтобы несчастная жертва легче проскакивала в желудок.
— Я выяснил, — сказал Лукьянов по секрету, — список лиц, которые могут заменить меня, уже составлен. Но в списке Саблер не фигурирует, ибо он иудейского происхождения.
— Я тоже думаю, что наша кобра Саблера отрыгнет…
Распутин, спортивно-упруго, через три ступеньки преодолевал лестницу четвертого этажа мрачного дома по Большому проспекту Васильевского острова.
Под самой крышей, на площадке пятого этажа, он останавливался перед дверью, обитой драным войлоком. Медная табличка гласила: «Н.В.СОЛОВЬЕВЪ, казначей Святейшего Синода». Распутин плюнул на палец и нажал кнопку звонка. Дверь, словно за ней уже стояли, моментально отворилась, и на площадку выкатилась, как пузырь, коротенькая и толстая женщина. Она была столь мизерна ростом, что целовала Гришку в живот и, подпрыгивая, все время восторженно восклицала:
137 
