56-й танковый корпус Манштейна прославился тем, что за четыре дня и пять часов проскочил от границ Пруссии до города Даугавпилс (Двинск) и занял мосты через Западную Двину (Даугаву). Но, выбравшись на Псковщину, он попал в окружение, его котел снабжался по воздуху.
Это никак не украсило биографии Манштейна:
– Ну, Паулюс, не желаю вам попадать в котлы. Ощущение такое, будто заперли в сейфе, протянув мне соломинку, через которую я мало пил, худо дышал и плохо мочился.
Московское радио сообщало, что в боях захвачены секретные документы Манштейна об огнеметах (речь шла о самовозгорающемся фосфоре, предтече американского напалма ). Паулюс «поздравил» Манштейна с выговором от имени ОКХ за потерю бдительности, хотя это никак не испортило их отношений. Манштейн доложил, что потери чудовищны, сейчас одну его панцер-дивизию послали к Ильменю на борьбу с партизанами.
– Откуда здесь франтирёры? – удивился Паулюс.
– Наверное, наш визит в СССР был настолько внезапен для русских, что местные власти не успели с мобилизацией. Теперь мужчины призывного возраста ушли в леса, к их кострам подсаживаются выходящие из окружения и просто недовольные нами… не вам объяснять, как зверствуют люди из компании Гиммлера. Так что, Паулюс, мы, кажется, обретаем в России второй фронт , и с этим фронтом предстоит считаться.
На траках танков Манштейна еще хранилась пыль дорог всей Европы, а он вдруг заговорил, что они… застряли.
– Чем объясните свою оперативную паузу?
– Даже размерами наших гусениц, – объяснил Манштейн. – Если вы из Цоссена завтра дадите сигнал двинуть мои ролики на Ленинград, мы выйдем к курортам Луги и Вырицы уже с забитыми пылью фильтрами и лопнувшими траками… Не только у нас, но даже у техники сдают нервы и лопаются перепонки!
Беседуя, они шли от полевого аэродрома по заливным лугам, незаметно для себя собрали громадный букет ромашек. В безвестной деревеньке на берегу тихой речки Манштейн занимал избу – с печкой и полатями; барон Альфред Кутченбах, с интересом оглядываясь, уселся на лавке под киотом, и строгие русские боги сурово взирали на загадочных пришельцев. В углу же горницы стоял ящик, из которого торчали горлышки водочных четвертинок.
Манштейн хвалил русских за их сообразительность:
– Чертовски удобную придумали они расфасовку! Этот ящик достался нам в качестве трофея из одной сельской лавки. Больше там ничего не было. Только учебники, какие-то книжки, паршивые «фотокоры» на треногах и пачки соли, пропахшей керосином.
Манштейн сообщил: тяжелые русские танки КВ, истратив боезапас, идут прямо на таран и тогда (если не взрываются при ударе) оставляют от немецких роликов груды искореженного металла. Паулюс в ответ рассказал Манштейну, что с Т-34 не справляется даже противотанковая артиллерия – лучшая в мире.
– Шкуру этих зверей пробивает только швейцарская зенитка калибром «восемь-восемь». Это даже немыслимо, – говорил Паулюс, – если небесная артиллерия станет опускать стволы к самой земле, выступая в несвойственном ей амплуа.
Манштейн занимался устройством букета:
– На этих «восемь-восемь» пока и держимся…
Появились хлеб с зельцем, копченая колбаса. Манштейн сказал, что в недавнем бою пленен русский подполковник; он решил не передавать его в СД или СС:
– Потому что это старый, еще царский офицер. Я держу его при себе – под охраной в бане на огороде. Он предельно откровенен, и мы иногда с ним дискутируем.
– Любопытно. Пригласите его, – сказал Паулюс…
Появился пленный (заспанный). Седоватый ежик волос. Широкое лицо. Грубые руки. В петлицах гимнастерки – три шпалы. Пожалуй, никто, кроме Кутченбаха, не заметил, что он припадает на одну ногу. Увидев зондерфюрера войск СС, сидящего под иконой «Утоли моя печали», русский сказал:
– Ага! Вот этот тип и станет мордовать меня?
Кутченбах засмеялся, отвечая ему по-русски:
– Не бойтесь. Я не по этой части. Переводчик.
– Значит, в эмиграции нашего языка не забыли?
– Я не русский, а немец. Садитесь, пожалуйста.
Манштейн привычно запустил руку в магазинную тару и вытянул на стол четыре бутылочки – каждому по штуке.
– Никак не научусь открывать без штопора.
– Невелика мудрость, – сказал пленный, ударом ладони вышибая пробки, так что водка плеснулась за печку.