– Предупредите владыку, чтобы он не вздумал поддержать Иконникова. Это может вызвать обидные недоразумения между нами, и вы сами понимаете, что озеро Байкуль…
Монахтина поняла его с полуслова.
– Князь, – сказала она, – я признаю только молодого Иконникова – Геннадия Лукича, но он еще не приехал!
Старый чаеторговец действительно взвыл с обидами у порога владыки, но приговор Мелхисидека был суров.
– Ты что же это? – сказал преосвященный, напуганный слухами о грозящем обвале храма. – Балки-то поклал старые? А колокол в пятьсот пуд вешаешь? До первого молебна? Уходи прочь, скнипа!..
Иконников кинулся искать защиты у Влахопулова, но дачу губернатора охраняли казаки, коим был дан твердый наказ: не пропускать никого из города по случаю холерного неспокойствия.
И тогда миллионер приплелся к самому Мышецкому, о чем вице-губернатору и было тут же доложено.
– Как прикажете, ваше сиятельство? – спросил Огурцов. – Допускать его или сами выйдете встретить?
– Пусть убирается к черту, – сказал Мышецкий. – Я видеть его не желаю…
Сергей Яковлевич подошел к окну и проследил всю картину выползания Иконникова из дверей присутствия. На крыльце показался хилый старикашка в бедном зипунчике, от растерянности он даже забыл надеть шапку. Оказывается, уренский миллионер был хром: Иконников волочил одну ногу и был чем-то похож на старого волка, сильно помятого в капкане.
– Так тебе! – сказал Мышецкий с удовольствием.
Иконников плюнул и укатил. А к вечеру уже начал мостить улицу. «Губернские ведомости» откликнулись на это событие восторженным фельетоном.
Потом явился полковник Сущев-Ракуса и не мог скрыть своего восхищения.
– Сергей Яковлевич, – признался он, – а я ведь в кустах прятался, когда бой начался, и все видел… Ну, думал, несдобровать вам!
– Здесь я рассчитывал только на себя, – самодовольно ответил Мышецкий.
– Но я бы не рискнул, – продолжал жандарм свои откровения, и Мышецкий тут же перевел его на другие рельсы.
– Когда приедет прокурор? – спросил он.
– Завтра, – ответил полковник.
– Что-нибудь прояснилось с задержанным?
– Пока нет.
Мышецкий поиграл карандашиком:
– К какой же партии он себя причисляет?
И жандарм вдруг вильнул в сторону:
– Видите ли, Сергей Яковлевич, в последнее время даже явные жулики, чтобы прикрыть воровство, прикидываются борцами за идею… Так что пока не знаю!
– А пила? – прямо, в упор, спросил Мышецкий.
– Ну и что ж… Без пилы нельзя-с!
– Но такую пилу, – настойчиво продолжал Сергей Яковлевич, – можно достать в больнице, пожалуй.
Сущев-Ракуса не устоял и немного распахнул свою душу.
– Вы думаете… Ениколопов? – спросил он.
Мышецкий показал одними глазами: ни да, ни нет.
– Но это ведь еще не доказано… – ответил жандарм.
Аристид Карпович ушел, а Мышецкий похвалил себя за то, что имя Ениколопова было произнесено не им, а самим полковником.
«Но что-то мудрит этот голубой господин», – таково было его заключение.
Залучив к себе полицмейстера, Сергей Яковлевич спросил:
– Бруно Иванович, не кажется ли вам, что поднадзорный Ениколопов живет не по средствам?
– Господи, да все эсеры живут не по средствам. Деньги, женщины, рестораны, курорты за границей… хоть отбавляй!
– Ениколопов, если не ошибаюсь, имеет в городе небольшую частную практику?
– Да. И, говорят, что коли захочет, так вылечит. Но берет немало, ваше сиятельство! Бесплатно совсем не лечит…
– Угу, – задумчиво гугукнул Мышецкий.
– А знаете, – вдруг рассмеялся Чиколини, – какую штуку Паскаль с ним выкинул?.. Пришел к Ениколопову и сразу сто рублей перед ним, – ррраз! Вадим Аркадьевич на радостях-то и давай его щупать. Обстукал до пяток. Часа два потратил на титулярного. Гонорарий обязывает!.. А потом Осип Донатыч штаны застегнул и говорит: «Ну, Вадим Аркадьевич, а теперь дайте мне девяносто пять рублей сдачи…»
Мышецкий улыбнулся, но разговор о Ениколопове тут же замял и больше к нему не возвращался. А вскоре султан Самсырбай прислал ему очередной подарок: бурдюк с кумысом от шестидесяти лучших своих кобылиц.
– Передайте этому джигиту, – наказал Сергей Яковлевич, – что пусть он не выкручивается. Кумыса я не пью, и мне надобно от него другое…
К вечеру пароходство сообщило: буксиры спускаются вниз по реке, чтобы подхватить первые баржи с переселенцами.
– Великолепно, – обрадовался Мышецкий и позвал Кобзева.