Она принялась говорить, а Ливия сидела, не шелохнувшись, и слушала. Гречанка говорила спокойно, но каким-то безнадежным тоном, и Ливия со щемящим чувством глядела на столь знакомую горестную нежность губ и пронзительное выражение глаз своей бывшей рабыни.
— Да, этот человек привел врача и какую-то женщину, которая ухаживала за мной и за мальчиками, пока я не встала. Я была так слаба, и во мне оставалось так мало жизни, что я просто не могла сопротивляться тому, что меня окружало. А потом я подумала, что мне нужны деньги для Кариона, я должна выучить моего драгоценного мальчика, иначе потеряю всякое право называться его матерью. И мне становилось так страшно при мысли о том, что дети будут голодать… У меня была возможность избавить их от этой угрозы. Я только сказала Мелиссу, что не хочу жить с человеком, который занимается какими-то темными делами, — ведь у меня растут сыновья. Тогда он с усмешкой приподнял мою голову за подбородок и долго смотрел в глаза, а когда пришел в следующий раз, то сказал, что устроился смотрителем хлебных складов на берегу Тибра.
— Он жестоко обращается с тобою?
— Нет. И ничего для себя не требует. Нехитрый ужин, простая одежда, ну и… Хотя, случается, неделями не прикасается ко мне. Мы мало разговариваем. Я не слишком хорошо понимаю, зачем ему нужна, да он и сам едва ли это знает. Иногда он сидит и смотрит в одну точку, и словно бы о чем-то думает с таким выражением лица, что к нему боишься подойти.
Ливия поднялась с места и вновь с силой сплела пальцы.
— Веселая у тебя жизнь! А дети? Как ко всему этому относятся твои мальчики?
— Карион многое понимает… Без денег Мелисса он не окончил бы грамматической школы, не читал бы книг. Мелисс не подает виду, но ему нравится этот мальчик. И он никогда не спрашивает, зачем мне деньги, просто дает и все. Он к ним равнодушен. Он равнодушен… ко всему. — Она помолчала, потом тяжело произнесла: — С Элием сложнее, он избегает Мелисса, старается поменьше бывать дома, и мне трудно с ним сладить.
Немного помедлив, Ливия задала неизбежный вопрос:
— А если вернется Элиар?
На что гречанка произнесла жестко и сухо:
— Зачем мне думать об этом, госпожа? — А после резко перевела разговор на другое: — Если ты помнишь, я пришла из-за Кариона.
— Конечно. И у меня есть кое-какие мысли. Не знаю, получится ли то, что я задумала. Мне нужно немного времени. Придется съездить в Афины. Вместе с твоим сыном. Но сначала я должна поговорить с Луцием.
— Я еду в Афины! — сказала Ливия мужу, когда они остались одни после ужина. — И, если позволишь, возьму с собой Асконию. Луций еще мал, а ей будет полезно побывать в Греции.
Луций-старший молча смотрел на жену, не выказывая ни удивления, ни возмущения. Ему исполнилось сорок семь лет, и в заметно поредевших русых волосах сверкали серебряные нити, а резкие линии вокруг рта придавали его лицу презрительное высокомерное выражение.
Ливия говорила, а он терпеливо слушал. Потом спокойно произнес:
— Зачем тебе это нужно?
Ливия беспомощно пожала плечами. Она не слишком хорошо представляла, как продолжать разговор. Внезапно ее взгляд упал на стенную живопись, изображавшую ветви лавра и лебедей — священных птиц Аполлона.
— Взгляни, разве не искусство создает вокруг нас второй мир, населенный героями и богами, изображающий действительность так, как угодно нам самим? И если я вижу перед собой нечто созданное богами для радости людей, и могу спасти это чудо…
Луций усмехнулся:
— Вот пусть об этом и позаботятся боги.
— Боги не смогут устроить Кариона в риторскую школу.
— Ты — тоже, — веско заметил Луций.
— Почему? Он родился свободным. Он римский гражданин. Его пропуск в высший мир — стихи. В Афинах еще остались люди, ценящие настоящее искусство. — И поскольку Луций продолжал молчать, спросила: — Разве тебя не волнует поэзия?
Он пожал плечами.
— Я все понимаю… умом. Но не более того. Наверное, я просто иначе создан. — И, видя выражение ее глаз, прибавил: — Полагаю, в этом деле, как и в любом другом, все решают деньги. Я бы хотел, чтобы было иначе, но… это именно гак. Потому если для тебя так важно принять участие в судьбе этого юноши, бери любую сумму и поезжай в Афины. Я не против, и мне не жаль денег. Только не требуй от меня чего-то большего.
Ливия медленно прошлась по залу, пристально вглядываясь в полумрак стен. Потом резко повернулась к мужу.