86 
Им повезло — они почти сразу попали на корабль, следующий в Путеолы, откуда путешественники обычно попадали в Грецию.
Ливию продолжало тревожить состояние Гая: он по-прежнему хранил полную безучастность к происходящему, был очень слаб и отказывался от пищи. Однако, поскольку любая отсрочка грозила смертельной опасностью, они решили не ждать другого судна, к тому же приближался конец судоходного сезона, могли начаться шторма, да и не всякий корабль брал на борт пассажиров.
И вот осталась позади шумная, суетливая гавань, вокруг расстилалась безмятежная морская гладь. Дул легкий ветер, ярко светило солнце: плавание обещало быть удачным. Теперь Ливия могла хотя бы немного расслабиться и привести в порядок чувства и мысли, но она не хотела и боялась этого — и не только потому, что по-прежнему опасалась за жизнь Гая (хотя и кое-что понимавший в ранах Элиар, и по счастью оказавшийся на судне врач-грек говорили, что он, скорее всего, поправится). На самом деле ей было легче и проще жить, не разбираясь в том, осчастливлена она или напротив — обездолена случившимся. Она не хотела и не могла рвать свою жизнь пополам, что — увы! — было неизбежно. Луций, отец, Гай, прошлое и будущее… Ей было дорого и то, и другое.
Ее мечты сбылись, но не так, как она хотела, и теперь ей было суждено нечто другое. Что? Кто знает! Ливия начинала понимать: нужно просто ждать. И верить.
ГЛАВА IV
Когда с момента исчезновения Ливий прошло более десяти дней, Луций понял, что нужно прийти в себя и жить дальше, независимо от того, продолжит ли он разыскивать свою супругу или позволит себе положиться на волю богов.
Нанятый им отряд не вернулся назад, и теперь Луций не знал, что думать. Наверное, поиски Ливий и ее возможных спутников не увенчались успехом, и люди побоялись явиться к нему с таким сообщением, хотя даже в этом случае им было обещано небольшое вознаграждение. В Риме всегда очень быстро распространялись всевозможные слухи — Луция бесконечно удручало любопытство окружающих. Однажды он встретил на улице Юлию, та шла с двумя служанками и имела очень довольный, степенный вид. Луций знал, что совсем недавно Юлия родила второго ребенка, кажется, девочку. Остановившись, она принялась расспрашивать о Ливий, и Луций был вынужден отвечать на ее вопросы: при всем желании он не мог скрыть, что его супруги нет дома. Потом это повторилось с другими знакомыми; в конце концов Луций вообще стал избегать присутственных мест. Он сделался раздражительным и нервным и часто думал о том, как все это скажется на его положении. Еще месяц назад он мог надеяться получить должность эдила и впоследствии, возможно, достичь высшей ступеньки — претендовать на место в сенате! А теперь? Если вдруг станет известно, что его жена — преступница, бежавшая от мужа с проскрибированным?! Немедленно развестись с ней — и тем оградить себя от еще большего позора! Но он даже не имел возможности сообщить Ливий, что она отвергнута…
Луций помнил, как Децим спросил: «Она не оставила письма?» На что Марк Ливий отвечал: «Это было бы верхом лицемерия».
Все-таки Луций хотел бы получить объяснения. Он думал об этом дни и ночи. Все было вроде бы так понятно и в то же время — никаких ответов…
И вот он шел по Риму, одинокий, (если не считать сопровождавших его рабов) с печатью усталой задумчивости и разочарованности на лице. Римляне — племя властителей и воинов, тех, кто стоит во главе мира по милости богов и в силу разума. А между тем кто может понять этот мир, даже если отдельный человек остается загадкой?
Луций положительно не знал, куда ему деваться, что делать, и наконец решил посетить лупанар. Он отправился туда не потому, что ему нужна была женщина, и не в надежде на то, что чувственные наслаждения позволят ему забыться: он хотел внушить себе, будто Ливия ничего не значит для него, что ее можно заменить любой продажной девкой. Он желал изменить ей, как она, должно быть, изменяла ему. Хотя Луций подозревал, что вряд ли Ливию тронула бы его измена.
Он поехал в наиболее роскошное заведение и выбрал сразу двух красивых девушек, египтянку и сирийку, но двумя часами позже, возвратившись домой, почувствовал еще большую опустошенность. Хотя супружеская верность в среде римских патрициев вообще-то была достаточно редким явлением, Луция мучило сознание того, что Ливия невольно вынудила его совершить поступок, глубоко чуждый его душевной природе, Ливия, бежавшая из дома в компании жалкой распутной рабыни, презренного гладиатора и человека, осужденного на смерть.
86 
