89 
— Ты любишь меня? — вдруг спросила гречанка.
— Да.
— И не боишься потерять?
Он посмотрел ей в глаза долгим взглядом, потом обнял и… нет, еще никогда им не доводилось до такой степени отпускать себя на свободу — Тарсия даже испугалась столь бешеного порыва страсти, своей и его. Тот час, в течение которого они неустанно сливались в любовном порыве, без конца взбираясь на вершины наслаждения, пролетел как один миг. Потом, обессиленные, они долго карабкались на гору и, вернувшись домой, имели совершенно безумный вид. Ливия это заметила. Она смотрела на рабыню, густые длинные волосы которой стекали по спине, точно живое золото, а в глазах застыло неописуемое выражение — гречанка словно бы все еще пребывала там, на берегу, в объятиях своего друга, — и невольно завидовала ей. Сейчас в жизни Тарсии все было намного проще, чем в ее собственной…
— Все готово, — сказала Ливия, — садитесь за стол. Думаю, будет лучше, если мы станем есть все вместе.
Тарсия вздрогнула от неожиданности, а потом внезапно повалилась хозяйке в ноги и принялась говорить. Обливаясь слезами, рассказала все — о том, что Луций отнял у нее письмо Гая Эмилия, а она скрыла это от госпожи…
Лицо Ливий потемнело, однако она протянула руки и заставила гречанку встать.
— Неужели ты простишь меня, госпожа? — пролепетала она.
— Конечно. И я не хочу, чтобы ты по-прежнему зависела от чужой воли, потому отпускаю тебя на свободу. Позднее я совершу это так, как положено по закону, но ты должна знать: с этого момента ты не рабыня.
На длинных золотых ресницах девушки задрожали новые слезинки.
— Но мне не нужно, госпожа… Я рада служить тебе…
— Это поможет твоим будущим детям. Они будут считаться свободными.
— Да, — сказала Тарсия, — об этом я не подумала.
Ливия повернулась к галлу:
— Жаль, что я не могу сделать того же для тебя, Элиар. Но хочу сказать, что ты навсегда останешься моим другом.
Он усмехнулся:
— Я не смогу стать твоим другом, госпожа.
— Почему?
— Ты — римская матрона, а я варвар, раб-гладиатор. Она окинула его проницательным взглядом:
— Ты никогда не считал себя рабом, Элиар, это видно. Ты родился свободным, что тоже заметно. И ты ненавидишь римлян…
Он опять усмехнулся:
— Не всех… И я ценю твое расположение, госпожа.
В этот миг Ливия поняла, что в ее жизни появился человек, который во что бы то ни стало придет на помощь, стоит ей только попросить. Он не хотел называться ее другом, но он уже стал им — с того момента, как она решила обращаться с ним как с равным. Теперь в ее судьбе были или недруги или друзья — другого разделения просто не могло существовать.
Нисколько не смущаясь, Элиар первым сел за стол; несколько поколебавшись, гречанка последовала его примеру. Когда Ливия вышла в соседнюю комнату, чтобы позвать Гая, тот спросил:
— У нас новые порядки? Едим с рабами?
— Эти люди спасли тебе жизнь, — тихо сказала Ливия. — Без их поддержки нам придется нелегко.
— Странная пара, — заметил Гай.
— Главное, они любят друг друга.
Ели в молчании. Мужчины отнюдь не стремились общаться между собой, слишком уж они были разными, Тарсия еще не пришла в себя после случившегося, Ливия, погруженная в раздумье, тоже хранила безмолвие. Она думала о том, что если Элиар еще способен чем-то занять себя (хотя бы посвящать время хозяйственным заботам и делам), то что станет делать Гай в долгие и, возможно, ненастные зимние дни, здесь, где нет не то что книг, а даже принадлежностей для письма?
После обеда Ливия решила рассказать Гаю о признании Тарсии.
— Как ты считаешь, — сказала она, — Луций причастен к тому, что тебя занесли в списки?
— Не думаю, — мягко отвечал Гай, хотя на самом деле думал иначе.
Он не хотел зря тревожить Ливию: на ее долю и без того выпало много тревожных дум.
Последующие дни были заполнены хлопотами: Элиар закончил уборку двора, прочистил дымоход, Тарсия раздобыла жаровню, овчины, чтобы устроить мягкие и теплые постели. Ливия помогала гречанке наводить порядок в комнатах, они вместе спускались вниз за едой, молоком и вином. А Гай… Он бродил по острову, полный каких-то дум или лежал на кровати, молча глядя в потолок. Любил ли он ее до сих пор? О чем размышлял? Ливия не опускалась до расспросов. Иногда ночью, лежа без сна, слышала сладкий шепот гречанки и галла, занимавших соседнюю комнату. Что касается их с Гаем, между ними сохранялись целомудренные отношения, что казалось вполне естественным. В конце концов они не были близки с тех пор, как она стала принадлежать другому мужчине.
89 
