158 
На рассвете у подошвы перешейка завязались короткие стычки гренадеров с нашими дозорами. Потом со стороны Мотовского залива подошли эскадренные миноносцы, готовые к открытию огня, и Варенька, выбирая свободную минуту, взбиралась на высокую сопку, всматривалась в даль, — ей казалось, что среди кораблей она угадывает знакомые очертания «Летучего». Первые раненые, которых Вареньке пришлось оперировать, вели себя нервно, шумели в коридоре, спрашивали у проходивших сестер — который час? Они знали час, назначенный для штурма, в котором им уже не придется участвовать…
— Все, — говорит Варенька, откладывая корнцанг. — Сестра, готовьте раненого в перевязочную.
Моя руки под краном, она напряженно думала о том, что где-то совсем рядом лежат в снегу солдаты, а на скользких орудийных площадках миноносцев раскачиваются комендоры.
Под ногами вздрогнул облицованный каменными плитами пол, еще раз, еще. Вода из крана забила сильными, упругими толчками.
Жалобно позванивая, закачался над операционным столом зеркальный абажур, и раненый, испуганно посматривая на гранитный потолок, сам начал сползать со стола на носилки.
— Сестра! — прикрикнула Варенька. — Скорее уносите раненого в перевязочную… Что случилось? — спросила она, выбежав в коридор, у первого же встретившегося ей санитара.
— Началось, — коротко ответит тот. — Наши батареи и миноносцы открыли огонь. Ну и немцы, кажется, отвечать стали…
Варенька добежала до конца коридора, отдернула белую парусину, растянутую над входом вырубленного в скале госпиталя. Небо над Мотовским заливом вспыхивало короткими зарницами, и ветер, рвавший из пальцев обледенелый край парусины, доносил оттуда яростные громыхания орудий.
Потом она посмотрела в сторону Муста-Тунтури и даже закрыла глаза — так было страшно видеть этот залитый светом разрывов хребет перешейка. Стреляли не только корабли, но и дальнобойные батареи; снаряды летели на укрепления врага сплошной ревущей лавиной…
Неожиданно откуда-то выкатилась, нащупывая дорогу узкими щелями фар, дребезжащая по камням полуторка. Шофер, распахнув дверцу кабины, крикнул:
— Эй, госпиталь… принимайте пленных!.. Пожилой фельдфебель-гренадер, на отворотах тужурки которого блестели альпийские розы сто девяносто третьей гренадерской бригады, до сих пор не понимал, как он оказался в плену. Содрогаясь всем телом на холодной клеенке операционного стола и помогая санитарам стягивать со своих плеч мундир, он говорил на ломаном русском языке:
— Муста-Тунтури — страшна!.. Это ваш артфайер — ошен страшна!.. Я восемь год был фронт… Фермопилы, Албания, Крит, Нарвик, но сейчас страшна! Наш лапланд-зольдат — сам смелый зольдат, он не боялся большой атак. Но ваш артиллерий мешаль быть смелый…
У фельдфебеля было худое, заросшее курчавой бородкой лицо, острый кадык выпирал наружу, и, когда он стал засыпать под действием наркоза, его черные, словно обугленные, губы долго шептали одно лишь слово:
— Alpendrьken… Alpendrьken…
Только закончив операцию, Варенька вспомнила, что это слово означает «кошмар», и сказала:
— Ну, для этого кошмар кончился… Цел будет…
Муста-Тунтури содрогался от взрывов, с его вершин рушились в пропасти лавины камней, сдвинутые с места, сползали в долины ущелий пласты столетних снегов.
Платов, едва раздался сигнал, зовущий на штурм, выбежал из блиндажа; продираясь через колючие завалы развороченных проволочных «ежей», в кровь разодрал себе руки и даже не заметил этого. Он не оглядывался по сторонам, но постоянно чувствовал, что рядом — слева и справа — его товарищи тоже преодолевают первое препятствие. Вторым препятствием оказался глубокий ров, заполненный кусками разбитого льда, под которым чернела ледяная вода. Но штурмовая группа саперов уже перебросила через ров узкие сходни. Не успели бойцы перескочить на другой берег, как перед ними выросло третье препятствие. Громадные острые камни были в беспорядке свалены в длинную высокую гряду, через которую почти невозможно перелезть без помощи товарища. Четвертого препятствия никто не ожидал, готовясь уже вплотную схватиться с притаившимся противником, но сильный ветер принес с океана снежный заряд, и оружие наступающих на мгновение смолкло, — в белых пляшущих вихрях пропали ориентиры…
Так начался этот штурм, подготовленный огнем батарей и миноносцев, но исход его все-таки зависел от физической и моральной подготовки одиночного бойца. Вот бегут они, спотыкаясь и поддерживая друг друга, все выше, выше и выше. Перед ними — вздыбленный снарядами, весь в ямах и рытвинах склон, круто взбирающийся к небу, и в самом конце его нависает карниз скалы, усеянной блиндажами и дотами.
158 
