142 
– Помните его? Вы подарили мне эту вещь, когда я еще была никем. А я всегда умела ценить тех, кто был добр со мной во время моей опалы.
Эмма отерла слезы, попыталась улыбнуться.
– Благодарность – великое достоинство у власть имущих.
Этгива гордо улыбнулась.
– Да, теперь я могу причислить себя к числу таковых.
И она тут же стала говорить о том, как изменилось ее положение, как учтив и благосклонен к ней ныне ее муж, как много значит ее слово при дворе. Даже фаворит Аганон заискивает перед ней, одаривает ее богатыми подарками.
– Если бы вы знали, герцогиня, какие у меня теперь покои, наряды, украшения!
Глаза ее блестели. Для нее власть прежде всего представлялась в роскоши и богатстве. И теперь у нее все это есть. Но она готова поделиться тем, что имеет, с Эммой. Вернее, появление Эммы было для нее еще одним развлечением. Поэтому она тут же зажглась новой идеей, как представит герцогиню с дочерью ко двору, как обрядит ее и Адель, как научит новомодным церемониям.
Взглянув в окно и увидев на холме какие-то строения, Этгива спросила, что это, и, узнав, что это Лонгийонский монастырь, тут же велела свернуть к нему.
– Не будет большого вреда, если мы немного задержимся в пути и прибудем в Стене через пару дней. Я пошлю гонца с сообщением, что пожелала посетить лонгийонского отшельника. Знаете, это такой старик, который живет в пещере и питается только горохом и дождевой водой. Он ужасно вонючий, весь в коросте, и, по правде говоря, я не так и жажду встретиться с ним. Но мы воспользуемся предлогом подобного благочестивого посещения, дабы в этой обители я смогла заняться вами и Аделью. Ибо нельзя же вас привезти ко двору в одежде из домотканого сукна. А в моих сундуках найдется немало тканей и нарядов!
И она тут же стала отдавать приказы, чтобы никто не смел сообщать в Стене о появлении герцогини. Пока это ее тайна, возможность подготовить настоящий сюрприз и удивить всех.
Едва обоз въехал во двор монастыря и еле Эмма успела обмолвиться парой слов с Эвраром, как королева уже велела ей следовать за собой. Удивительно, сколько энергии было в этой нетерпеливой девушке. Все вокруг нее ходило ходуном: она приказала внести свои сундуки, наскоро опустила колени перед настоятелем, облобызав его перстень, тут же справилась о святом отшельнике из пещеры и одновременно велела приготовить поесть для своих болонок. Лакеи несли за ней их, штук двенадцать, не менее – надушенных, с ленточками, важно восседавших на подушечках и брезгливо потявкивавших на незнакомых людей. Герлок глядела на них как на нечто невиданное. После арденнских овчарок Эврара эти ей казались едва ли не эльфийскими существами и привели девочку в неописуемый восторг, что расположило к ней королеву.
Эмма проследовала за Этгивой, которая, держа Герлок за руку, поднималась по узенькой лестнице с низким сводом. Герлок беспечно лепетала, вмиг проникнувшись симпатией к такой нарядной и милой девушке и не особенно представляя, кем является ее новая подружка. Эмма, заметив это, вспомнила, как ее дитя, словно сердцем, сразу определяла, кто ей друг, а кто – враг. И ни разу не ошиблась. Видно, небо наделило ее девочку этим редким даром, и Эмма была рада за нее, от всей души надеясь, что, возможно, это убережет Герлок от тех ошибок, которые так неосмотрительно всю жизнь совершала ее мать.
Герлок казалась веселой и беспечной, но, войдя в покой монастырской опочивальни, которую настоятель услужливо представил почетной гостье, девочка заволновалась, стала спрашивать, где ее Мумма. Успокоилась, лишь завидев няньку.
– Она будет со мной, – не терпящим возражений тоном сказала малышка королеве, так, как обычно любила приказывать всем в Белом Колодце. Эмма была даже смущена, но Этгива только смеялась.
Мумма также держалась запросто, словно недопонимала, к какой высокородной особе попала. Больше почтения отдавала Эмма и, оглядев опочивальню, спросила, где же будут они с девочкой спать. Ей еще трудно было понять, что в аббатстве не принято всем спать скопом, недоуменно пожимала плечами. Но что ее поразило, так это обилие тканей, какие тут же стала доставать из сундуков королева. Ничего подобного в арденнской глуши и представить не могли. У Эммы тоже невольно забилось сердце. Золотой алтабас, узорчатая парча, мягкий бархат, слабо мерцающий шелк. И всевозможные прикрасы – пряжки, фибулы, тесьма, бахрома, меховые горжетки. Дыхание перехватывало от подобного великолепия. Как же долго она была лишена всего этого!
142 
