35 
— Только подумайте, миссис Чалфонт, Элизабет не праздновала день рождения, потому что у всех детей в доме была свинка. А я праздновала с вами и мистером Эллином, и все было так замечательно! Как жалко, наверное, пропустить такой праздник! Ансельм ходил к одному мальчику на день рождения как раз перед тем, как они все заболели, вот уж праздник так праздник! Он мне рассказывал: пришли одни мальчики, ни одной девочки не было. Они не захотели играть в игры, которые им предложили взрослые, а только прыгали вокруг бочки с яблоками и совали головы в воду, чтоб достать яблоко. Потом швырялись тортом с вареньем, и весь вечер съезжали кто по перилам, а кто — по ступенькам на чайном подносе. Ансельм сказал, что не шалил с другими, но мы с Элизабет не верим. Как бы не так!
Посочувствовав про себя разгневанным родителям, я ничего не сказала Тине — уж очень я была рада порыву искреннего детского веселья, увлекшему ее. Когда в апреле я решила, что Тине нужно больше учиться, и нашей с ней ежедневной игры на фортепьяно и чтения псалмов и отрывков из Библии недостаточно, мистер Рэндолф охотно согласился, чтобы Тина вместе с Элизабет брала уроки у гувернантки, служившей в их доме. Доктор Перси и мистер Эллин посоветовались между собой и сочли, что Тине ничто не мешает вернуться к занятиям, правда, в строго ограниченном объеме: она не должна переутомляться и перегружаться, но в случае, если удастся избежать перенапряжения, они не сомневались, что общество сверстницы, как, скорее всего, и толика здорового соперничества только пойдут ей на пользу.
Сама Тина была очень рада такому повороту событий, отчасти потому, что это избавляло ее от тайного страха, что снова явится мисс Уилкокс и, как она выражалась, постарается опять ее «зацапать» и утащить в свою школу, насчитывающую теперь пятнадцать пансионерок и пятнадцать приходящих учениц; Диана была назначена старостой над всеми ними, а Мэри и Джесси — ее помощницами. Вот почему Тина так охотно пробиралась сквозь дыру в изгороди (вместо того чтобы чинно ходить на уроки по аллее парка) и радостно, вприпрыжку возвращалась домой с ворохом рассказов об удивительных событиях, случившихся с нею в приветливом, веселом доме ректора, где происходило непрестанное людское коловращение и где мистер Рэндолф, с помощью мистера Сесила, как правило, готовил к принятию сана двух-трех молодых людей. Хотя то были будущие богословы, присутствие молодежи только прибавляло веселья этому всегда оживленному дому, и время от времени Тина разгоняла тишину «Серебряного лога» рассказами о шутках и отчаянных розыгрышах, от которых у моих сестер, особенно у моей достойнейшей сестрицы Мэри, волосы встали бы дыбом, происходи обучение их дочерей в такой развеселой обстановке.
Не думаю, что две юные барышни слишком перенапрягались на уроках. Скорее уж во время игр, когда Элизабет, под руководством Тины, стала постепеннно избавляться от многолетних привычек больного ребенка. Впервые это выяснилось, когда Тина, которой мистер Эллин подарил скакалку, огорчилась, поняв, что прыгать через веревочку ей предстоит одной.
— Надо научить Элизабет прыгать через скакалку — заявила она. — Не может же она всегда сидеть в этом инвалидном кресле, словно ей девяносто лет. Ансельм не станет прыгать, он говорит, что это не мальчишеское дело. Но мы с Элизабет подозреваем, что он все же прыгает через скакалочку, когда думает, что никто не видит. Мы его выследим, и уж тогда посмеемся от души! Ну, а толстушка Анна еще совсем маленькая, она пока прыгает не лучше, чем кочан капусты. Так что придется Элизабет учиться.
Благодаря несгибаемой воле Тины и ее неизменной поддержке, Элизабет, к некоторому ужасу родителей, оторвалась от инвалидного кресла и поразила всех домашних тем, что стала ходить, а потом даже пробовала бегать, правда, на вожделенную цель — прыжки через скакалку — был наложен медицинский запрет. Мистер и миссис Рэндолф не помнили себя от счастья и не знали, как благодарить чужую девочку, сотворившую это чудо, и меня, эту девочку приютившую.
Но мне не нужно было никакой благодарности, ибо к тому времени забота о Мартине стала для меня тем же игом (если перефразировать цитату, с надлежащим благоговением, надеюсь), «что крылья для птицы». То была, правду сказать, столь глубокая радость, что я стала упрекать себя в эгоизме: как я могла за пять лет своего одинокого существования в «Серебряном логе» ни разу не помыслить о том, чтобы приютить какую-нибудь бездомную сиротку, которая рада была бы обрести пристанище среди жизненных бурь?
35 
