... 
359 
— Ужасно! Но я и не представлял себе, чтобы его сторона одержала победу. — Марий невесело улыбнулся.
— Ты прав, они действительно проиграли. Но это лишь означает, что в конце долгой и жестокой войны — и накануне еще одной, не менее долгой и жестокой — Рим стал слабее почти на сотню молодых отважных бойцов.
— Ты говоришь, накануне еще одной войны, жестокой и долгой? — благодушно переспросил Марий. — Но это же чушь, Луций Корнелий! Я разгромил бы Митридата за один сезон.
Сулла почувствовал себя усталым.
— Гай Марий, ну почему ты не можешь понять, что у Рима нет денег? Рим — банкрот! Мы не можем позволить себе держать на полях сражений двадцать легионов! Война против италиков повергла нас в безнадежные долги! Казна пуста! И даже великий Гай Марий не сможет разгромить такую мощную армию, как у Митридата, за один сезон, если у него будет всего лишь пять легионов!
— Но я могу заплатить за несколько легионов сам, — заявил Марий.
— Как Помпей Страбон? — нахмурился Сулла. — Но когда ты оплачиваешь легионы сам, Гай Марий, они принадлежат тебе, а не Риму.
— Чепуха! Это означает всего лишь, что я предоставил свои средства в распоряжение Рима.
— Вот это — действительно чепуха. Это означает всего лишь, что ты предоставил средства Рима в свое распоряжение, — резко возразил Сулла, — ведь ты поведешь свои легионы!
— Иди домой и успокойся, Луций Корнелий. Ты огорчен утратой своего командования.
— Я еще не утратил своего командования, — резко отозвался Сулла и взглянул на Юлию. — Ты знаешь свои обязанности, Юлия из рода Юлиев Цезарей. Так выполни их во имя Рима, а не Гая Мария.
Она проводила гостя к двери, сохраняя невозмутимое выражение лица.
— Пожалуйста, не говори ничего больше, Луций Корнелий. Я не могу расстраивать своего мужа.
— Во имя Рима, Юлия, во имя Рима!
— Я жена Гая Мария, — произнесла она, открывая дверь, — и мой первый долг — это он.
«Ну, Луций Корнелий, ты зря старался, — говорил себе Сулла, пока спускался к Марсову полю, — он такой же сумасшедший, как пифийский оракул в приступе священного бешенства. Его никуда не допускают, ему ничего не позволяют, но его и не останавливают. И так будет продолжаться до тех пор, пока я не возьму на себя этот труд и не остановлю его».
Выбрав длинный кружной путь, Сулла направил стопы не домой, а к младшему консулу. Его дочь теперь стала вдовой — с новорожденным мальчиком и годовалой девочкой.
— Я просил моего младшего сына взять себе имя Квинт Пятый, — говорил младший консул, и слезы беспрепятственно катились по его лицу, — и, конечно, у нас остался сын моего дорогого Квинта, который тоже когда-нибудь станет консулом.
Корнелия Сулла не показывалась.
— Как моя дочь? — спросил Сулла.
— Ее сердце разбито, Луций Корнелий, но у нее есть дети, и это хоть какое-то утешение.
— Как это все ни печально, Квинт Помпей, — жестко сказал Сулла, — но я здесь не для того, чтобы рыдать. Поверь, я знаю, о чем говорю. В подобные моменты человеку не хочется заниматься ничем, что касалось бы внешнего мира. Я знаю это, потому что пережил утрату собственного сына. Но к сожалению, мир вокруг нас никуда не делся. Я вынужден просить тебя прийти ко мне завтра на рассвете. Мы должны посовещаться.
Затем Сулла, преодолевая крайнюю усталость, потащился вдоль края Палатина в свой собственный, такой красивый новый дом, где обеспокоенная новая жена встретила его слезами радости, увидев, что он цел и невредим.
— Никогда не беспокойся обо мне, Далматика, — сказал ей Луций Корнелий Сулла, — мое время не пришло. Я еще не выполнил того, что предначертано мне судьбой.
— Наш мир рушится! — вскричала она.
— Нет, пока я жив, — ответил Сулла.
Он спал долго и без сновидений, как спят обычно люди намного более молодые, чем он, и проснулся перед рассветом, совершенно не представляя, что ему следовало бы делать. Это опустошенное состояние никогда не беспокоило его раньше. «Я всегда поступаю лучше тогда, когда действую под диктовку Фортуны», — подумал Сулла и устремился навстречу наступающему дню.
— Если этим утром примут закон Сульпиция о долгах, число членов Сената сократится до сорока. Недостаточно для кворума, — уныло заметил Катул Цезарь.
— Но мы можем рассчитывать на цензоров, не так ли? — поинтересовался Сулла.
— Да, — ответил великий понтифик Сцевола, — ни Луций Юлий, ни Публий Лициний долгов не имеют.
359 
