5 
Карты продавались разнообразные.
Наименее подробные, изданные явно в коммерческих целях, помимо обозначений самых известных достопримечательностей, были снабжены информацией о некоторых магазинах и ресторанах. На этих картах были отмечены только главные улицы. Листая одну карту в дешевой бумажной обложке, Мэри и Колин пришли к выводу, что, пользуясь ею, немудрено и заблудиться. На другой, дорогой, утвержденной официально, были все улицы города, вплоть до самого маленького проулка. Напечатанная на тончайшей папиросной бумаге и имевшая размеры четыре на три фута, на улице, без подходящего столика и специальных скрепок, она была попросту бесполезна. Наконец, имелся комплект карт, примечательных своими полосатыми бело-голубыми обложками. В этом комплекте город был разделен на пять четко обозначенных районов, ни один из которых, к сожалению, никак не был привязан к другому. Гостиница находилась в верхней четверти второй карты, а один дорогой ресторан с посредственным обслуживанием – в нижней части третьей. Бар, куда они направлялись, находился в центре четвертой карты, и лишь миновав киоск с наглухо закрытыми на ночь ставнями, Колин подумал о том, что карты надо было взять с собой. Без карт они наверняка заплутают.
Тем не менее он промолчал. Мэри шла в нескольких шагах впереди, медленно и размеренно – как бы отмеряя некое расстояние. Руки она скрестила на груди, а голову опустила, демонстративно погрузившись в раздумья. Узкий проход вывел их на большую, ровно освещенную площадь, посреди которой стоял памятник жертвам войны – громадный куб из массивных, грубо обтесанных гранитных глыб, увенчанный статуей солдата, бросающего свою винтовку. Место было знакомое, оно являлось отправной точкой почти всех их походов. Если не считать мужчины, ставившего стулья на столики у входа в охраняемое собакой кафе, и еще одного человека, подальше, площадь была безлюдна.
Они пересекли площадь по диагонали и вышли на широкую улицу с магазинами, где продавались телевизоры, посудомоечные машины и мебель. У входа в каждый магазин бросалась в глаза система охранной сигнализации. Из-за полнейшего отсутствия в городе уличного движения приезжим легко было заблудиться. Люди переходили улицы, не глядя по сторонам, и, поддавшись внезапному порыву, углублялись в узкие проулки, потому что те вели в манящую тьму или туда, где соблазнительно пахло жареной рыбой. Табличек с указателями там не было. Путешествуя по городу без какой-либо определенной цели, туристы выбирали маршруты так, как могли бы выбирать цвет, и даже та педантичность, с которой они ухитрялись заблудиться, символизировала их совместный выбор, их волю. А если выбирать приходилось обоим? Колин уставился в спину Мэри. Уличное освещение обесцветило ее блузку, и на фоне старых почерневших стен Мэри светилась серебром и сепией, как приведение. Ее острые лопатки, поднимавшиеся и опускавшиеся при каждом медленном шаге, покрывали шелковую блузку веерообразной рябью складок, а волосы, сколотые на затылке заколкой-бабочкой, раскачивались из стороны в сторону.
Мэри остановилась у витрины большого магазина и принялась разглядывать огромную кровать. Поравнявшись с ней, Колин немного помедлил, а потом пошел дальше. На картинно смятых простынях лежали два манекена, один – в пижаме из бледно-голубого шелка, другой – в коротенькой, до бедер, ночной рубашке, отделанной розовым кружевом. Витрину еще не оформили до конца. Манекены были совершенно одинаковые, оба лысые, с ангельскими улыбками на лицах. Оба лежали на спине, но, судя по положению конечностей – каждый неестественно вывернул руку, подняв ее к подбородку, – предполагалось, что они должны лежать на боку и с нежностью смотреть друг на друга. Однако остановилась Мэри потому, что ее заинтересовало изголовье. Отделанное черным пластиком, оно выступало с обеих сторон кровати примерно на фут. Оно было выполнено – по крайней мере с той стороны, где лежал манекен в пижаме, – в виде панели управления электростанцией, а может, и приборного щитка легкого самолета. В изголовье были вмонтированы электронные часы, телефон, выключатели с реостатами, кассетная магнитола, маленький холодильный шкафчик для напитков и, ближе к середине, словно глаза, округлившиеся от изумления, – два вольтметра. На половине, принадлежавшей манекену в ночной рубашке, где господствовало овальное зеркало с розоватым стеклом, было сравнительно пусто, если не считать встроенной косметички, полочки для журналов и динамика внутренней связи с детской комнатой. На холодильничек кто-то аккуратно положил заполненный чек на огромную сумму, датированный будущим месяцем, с названием универмага и размашистой подписью. В руке у манекена в пижаме Мэри заметила авторучку. Она отошла на пару шагов в сторону, и из-за дефекта в зеркальном стекле витрины фигуры, казалось, шевельнулись. Потом снова застыли, беспомощно подняв руки и ноги, словно насекомые, вдруг застигнутые рассыпанным дустом. Мэри отвернулась от этой живой картины. Колин стоял в пятидесяти футах впереди, на другой стороне улицы. Ссутулившись, сунув руки в карманы, он разглядывал альбом с образцами ковров и время от времени его перелистывал. Мэри догнала его, и они молча пошли дальше, а дойдя до развилки в конце улицы, остановились.
5 
