8 
– Простите, – сказал Роберт.
Мэри тоже остановилась и вновь принялась изучать листовки. Роберт, проследив за ее взглядом, посмотрел на грубо намалеванный красной краской по трафарету сжатый кулак, окаймленный символом, которым орнитологи обозначают самок определенного вида. Он снова заговорил извиняющимся тоном, словно брал на себя ответственность за все, что они могли прочесть:
– Это женщины, которые не могут найти себе мужчину. Они хотят уничтожить все хорошее, что связывает мужчин и женщин, – потом сухо добавил: – Они слишком уродливы.
Мэри посмотрела на него так, словно вдруг увидела знакомую физиономию на экране телевизора.
– Ну вот, – сказал Колин, – готовьтесь встретить сопротивление.
Мэри ласково улыбнулась обоим.
– Идемте туда, где вкусно кормят, – сказала она как раз в тот момент, когда Роберт, показывая на другую листовку, намеревался добавить что-то еще.
Они пошли по левому отростку улицы, и в течение следующих десяти минут все лихорадочные попытки Роберта завязать разговор наталкивались на молчание, самоуглубленное со стороны Мэри – она вновь шагала со скрещенными руками, – и слегка неприязненное со стороны Колина, державшегося от Роберта на почтительном расстоянии. Затем они свернули в проулок и по истертым ступеням спустились к маленькой, всего футов тридцать в ширину, площади, на которой сходились с полдюжины узких проходов.
– Здесь, внизу, я и живу, – сказал Роберт. – Но ко мне так поздно нельзя. Жена наверняка уже спит.
Сворачивая то налево, то направо, они шли между покосившимися пятиэтажными домами и закрытыми на ночь лавками, возле которых штабелями стояли деревянные ящики с овощами и фруктами. Появился лавочник в фартуке с нагруженной ящиками тележкой. Он окликнул Роберта, а тот рассмеялся и, подняв руку, покачал головой. Когда они добрались до ярко освещенного входа в заведение, Роберт раздвинул перед Мэри занавеску из пожелтевших пластмассовых полосок. Во время спуска по крутой лестнице в тесный, переполненный бар он держал руку на плече Колина.
У стойки сидели на высоких табуретах молодые люди, одетые так же, как Роберт, а еще несколько человек расположились в одинаковых позах – перенеся весь свой вес на одну ногу – вокруг большого музыкального автомата с пышными выпуклыми формами и завитками из хрома. Из глубины автомата исходил темно-синий свет, проникавший во все уголки и придававший второй компании отталкивающий вид. Казалось, все либо курят, либо резко, решительно гасят сигареты в пепельницах, либо вытягивают шеи и губы, чтобы прикурить у соседа. Все были в такой тесной одежде, что приходилось, взяв сигарету в одну руку, зажигалку и пачку держать в другой. Громкая, жизнерадостно-сентиментальная песня, которую слушали все, ибо никто не разговаривал, исполнялась под аккомпанемент полного оркестра, и в часто повторяющемся припеве звучал сардонический смех, а певец как-то по-особому всхлипывал – именно в этот момент некоторые из молодых людей подносили ко рту свои сигареты и, стараясь не смотреть друг на друга, с хмурым видом и собственным всхлипыванием принимались подпевать.
– Слава богу, я не мужчина, – сказала Мэри и попыталась взять Колина за руку.
Роберт, проводив их до столика, направился к стойке. Колин сунул руки в карманы, наклонился вместе со стулом назад и уставился на музыкальный автомат.
– Перестань дуться, – сказала Мэри, ткнув его в локоть, – я просто пошутила.
Песня закончилась, достигнув торжественной симфонической кульминации, и тотчас же началась снова. На полу за стойкой разбилось стекло, и раздались непродолжительные, но бурные аплодисменты.
Наконец вернулся Роберт с большой бутылкой красного вина без этикетки, тремя стаканами и двумя длинными батонами, от одного из которых кто-то уже успел отломить больше половины.
– Сегодня, – гордо объявил он, перекричав назойливый шум, – повар заболел.
Подмигнув Калину, он сел и наполнил стаканы.
Роберт принялся задавать вопросы, и сперва они отвечали неохотно. Они представились, сказали, что не состоят в браке – по крайней мере пока. Мэри сообщила, сколько лет ее сыну и дочери. Оба назвали свои профессии. Потом, несмотря на отсутствие еды, они, приободрившись под действием вина, начали испытывать удовольствие, неведомое почти никому из туристов, – удовольствие от того, что оказались в заведении, где туристов нет, что совершили открытие, набрели на некое реально существующее место. Они стали держаться менее церемонно, притерпелись к шуму и дыму и принялись, в свою очередь, настойчиво задавать глубокомысленные вопросы, типичные для туристов, довольных тем, что им наконец-то довелось пообщаться с настоящим местным жителем. Бутылку они осушили меньше чем за двадцать минут. Роберт сообщил им, что имеет долю в нескольких коммерческих предприятиях, что вырос в Лондоне, что жена у него канадка. Когда Мэри спросила, как он познакомился с женой, Роберт ответил, что это невозможно объяснить, не рассказав сперва о его сестрах и матери, а их, в свою очередь, можно описать только в сравнении с его отцом. Было очевидно, что он готовит почву для рассказа о своей жизни. Сардонический смех уже переходил в очередное крещендо, и кудрявый парень за столиком возле музыкального автомата опустил голову, закрыв лицо руками. Роберт, громко крикнув через весь бар, потребовал еще одну бутылку вина. Колин разломил батон и протянул одну половинку Мэри.
8 
