103 
– Чарли, – проговорил он, – идите и скажите этому Герингу, чтобы он за полчаса добыл этих своих педиков с их дудками и тамтамами. Их прослушают в присутствии мадам Боте-Лебреш. Но только чтобы они не крутили друг с другом амуры, боже упаси! – добавил он.
И он вышел, хлопнув дверью и оставив за собой двоих зрителей, потрясенных тем, что они еще способны чему-то поражаться.
Эдма Боте-Лебреш, придя в себя, осознала, что именно она призвана прослушать двоих уроженцев Монтре, приглашенных Кройце, и вынести суждение на их счет. Просьба Элледока и та торжественность, которой она была обставлена, позабавили ее даже больше, чем его пение, и она отправилась вслед за ним в главный салон, где на эстраде их уже поджидали покровитель и оба его протеже; два пятидесятилетних субъекта, «на которых и поглядеть-то страшно», подумала Эдма, окинув их взглядом: в чересчур длинных шортах, с волосатыми ногами в шерстяных носках, перекрещенных ремешками сандалий. Оба, однако, дали честное слово, что у каждого из них имеется смокинг. Элледок уселся вместе с Кройце на скамеечке, Эдма подошла поближе, желая незаметно проскользнуть мимо, но Элледок вскочил и железной рукой привлек ее к себе, а затем усадил между собой и Кройце. Прежде чем приступить к прослушиванию, Эдма наклонилась к Элледоку и шепнула на ухо:
– Уж больно похожи они на разбойников, а вы как полагаете, капитан?
– Это его дело, – ответил Элледок, кивая в направлении Кройце и сопровождая этот жест малопонятной для Эдмы ухмылкой.
– А почему? – осведомилась Эдма, едва шевеля губами, так как оба ученика уже начали играть согласно распоряжению, которое пролаял Кройце. – Почему?.. – почти неслышно повторила она вопрос, повернувшись к Элледоку.
– Спросите лучше его самого, – ответствовал он.
Эдма прослушала трио Гайдна, исполненное технически безупречно, с благодарностью поздравила торжествующего маэстро и немало подивилась тону, в каком поздравлял его Элледок.
– Так вы полагаете, что ими можно будет заменить Диву? – спросил у Эдмы капитан, когда они, чуть ли не под руку, вышли на палубу.
– Даже не мечтайте, капитан! – заявила она. – Ведь все тут собрались исключительно ради нее. Что касается меня, должна признаться, что в этом году терплю все это с трудом, хотя, конечно, она божественна… У меня от «Нарцисса» иные воспоминания, но у других… Вам следует с нею поговорить, капитан. Или, точнее, вам следует сказать, что ее уже заменили и что она может не беспокоиться и не переживать по этому поводу: Дориаччи охотно уедет, если это вызовет катастрофу, но не в том случае, если ее отъезд будет выглядеть ординарным происшествием.
– Вы так полагаете? – переспросил Элледок, который со временем стал испытывать слепое доверие, инстинктивное, хотя порой и небезопасное, к психологическим «указам» Эдмы Боте-Лебреш.
– Я не просто полагаю, я знаю, – заявила она в ответ повелительным тоном. – Я знаю, поскольку я точно такая же, как она: если мое отсутствие не играет роли, я ни за что не уйду.
Тем не менее Элледок после столь изнурительного дня все еще сомневался, стоит ли ему ввязываться в весьма щекотливую дискуссию с Дориаччи. Эдма нежно взяла его под руку.
– Идите же, – проговорила она, – идите прямо туда. Я, конечно, пройду вместе с вами. А потом вы с удовольствием сможете выкурить очередную трубку, – не удержавшись, добавила она, ведь Элледок выглядел таким комично-смущенным!
Подойдя к каюте Дориаччи, они обнаружили, что их план был неправильным. На их стук никто не отвечал, и Элледок воспользовался служебным ключом, который он всегда имел при себе. Отворяя дверь, они полагали, что входят в пустое помещение, откуда вынесен даже багаж, однако через секунду различили в полумраке Дориаччи, уснувшую прямо в одежде, а рядом с ней – полураздетого молодого человека с великолепным загорелым торсом, с коротко постриженными, чуть вьющимися волосами, лежавшего на краю постели, перпендикулярно к своей любовнице, пристроив голову поверх ее лодыжек. А его длинные ноги свисали на пол, высовываясь из-под простыни.
Элледок, чье целомудрие было уязвлено, покрылся краской, а когда Эдма сказала ему: «Как это прекрасно, не правда ли?», и в голосе ее сквозило уважение, преисполнился смущения и негодования одновременно, сдавленно хихикнул, а про себя с сожалением подумал, что, увы, не внушил Эдме такого же уважения к себе. Его презрительный смешок тотчас же спровоцировал Эдму на очередную нижайшую просьбу угостить ее сигареткой. Элледок отрицательно покачал головой, даже не рассердившись, к величайшему огорчению Эдмы.
103 
