149 
– Окончена, – спокойно завершил Эврит. – Двенадцать лет, день в день. Если верить Зевсу, бессмертие Гераклу обеспечено. Но ведь он еще и здесь, на земле поживет… или я не прав? Отчего б не пожить Гераклу, богоравному герою, сыну Зевса, – не пожить еще и ванактом Микенским?! А потом удалиться на Олимп, оставив ванактом Микенским – ну, допустим, Иолая, племянника и друга?
– А Зевс? – тупо спросил Иолай, методично наполняя вином все чаши, до которых смог дотянуться.
Потом выбрался из кресла и, пошатываясь, разнес кратеры присутствующим.
– А Зевс?! – еще раз возгласил он на весь мегарон и поднял чашу к закопченным балкам потолка, словно это был священный ритон,[49] спустя мгновение осушив ее до дна.
Остальным волей-неволей пришлось последовать его примеру.
– А… что, собственно, Зевс? – слегка охрипнув, поинтересовался Авгий, зябко передергиваясь.
– Как это что?! Кто тридцать шесть лет назад возгласил: «Быть новорожденному ванактом Микенским и владыкой над всеми Персеидами!» Он возгласил, Зевс, Дий-отец… про Эврисфея, между прочим! Значит, так тому и быть!
– Да Зевс же Геракла, дядю твоего родного, в виду имел! – Авгий замахал на Иолая пухлыми ручками. – А Гера Никиппе, Эврисфеевой мамаше, роды ускорила – вот и вышла ошибочка! Кому, как не нам, ее исправить?
– Ничего не получится, – отрезал Иолай, на всякий случай грохнув кулаком о столик. – Не сядет дядя Геракл в Микенах!
– Да почему?!
– По кочану. И вообще – куда ему, прирожденному герою, в правители? Опять же приступы безумия – слыхали небось? Ну вот и будьте довольны, что слыхали, а не видали. Я уж знаю дядюшку – как найдет на него, так только успевай прятаться!
– Ну хорошо, – подытожил Эврит. – Геракл в Микенах не сядет. А как насчет его брата – и твоего отца? Ты пока не пей, Иолай, ты подумай, не спеши отвечать… хмель – он плохой советчик.
Иолай грузно качнулся.
Опрокинул кресло.
Издал горловой звук – и шагнул к двери.
– Герой, – тихо плеснул вслед голос Гиппокоонта. – Золотая молодежь. А я тебя предупреждал, Эврит…
Гиппокоонт вдруг замолчал.
Твердым, ровным шагом Иолай прошел до двери, постоял на пороге мегарона.
Обернулся.
Жестким взглядом обвел собравшихся, словно впервые их видел.
– Радуйтесь, владыки! – негромко бросил Иолай. – Будем считать, что я только что вошел. Будем считать, что все, сказанное вами, я не слышал – но думал об этом по дороге сюда. Ну что, начнем сначала?
И только тут расхохотался Лаомедонт-троянец.
– Лошадник ты, Гиппокоонт, – сквозь смех крикнул он спартанцу, – тебе коней, не людей судить! Этот парень – как он их всех еще во дворе, а? «Стоять! Я кому сказал?!» Входи заново, Иолай Ификлид, возница Геракла! Возница – это ведь тот, кто везет, правда?
– Нет, – серьезно ответил Иолай. – Возница – это тот, кому везет.
И двинулся от двери – обратно.
Заново.
7
Около полуночи, оставшись в отведенных покоях один, Иолай по-прежнему продолжал думать о странной беседе в мегароне.
Ему упорно казалось, что за обычным заговором, преследующим банальную цель – если и не заменить амбициозного Эврисфея благодарным и потому сговорчивым ванактом, то хотя бы отвлечь Микены от планомерного захвата чужого пирога, – короче, за заговором, которых в ахейских правящих домах двенадцать на дюжину, кроется нечто большее.
За тем, что говорили, – то, о чем не говорили.
«Если верить Зевсу, бессмертие Гераклу обеспечено…» «Кому, как не нам, исправить ошибку Зевса…» «А что – Зевс?..»
Иолай ворочался на резном ложе, устланном ветхими волчьими шкурами, глядел в мрачный серый потолок, по которому змеились трещины, – и думал, думал…
Снаружи доносились крики и нестройное пение пьяных женихов, где-то там же получали свою долю славословий и глупых вопросов братья; наверняка неподалеку вертелся счастливый Лихас – его хотели поселить в павильон для челяди, но Иолай не дал, надеясь хоть как-то приглядеть за этим стихийным бедствием; спать не хотелось, не хотелось ничего, даже думать…
Скрипнула входная дверь.
Иолай замер неподвижно, лишь правая рука его змеей скользнула к изголовью, нащупывая костяную рукоять ножа.
И, расслабившись, вернулась обратно, когда Иолай узнал вошедшего.
– Смертные сперва стучат, а уж потом входят, – небрежно бросил он, поворачиваясь на бок.
Гермий помолчал, потом вышел, трепеща крылышками на задниках сандалий, негромко постучал и снова вошел.
149 
