Последние отзывы

  91  

Он ничего не сказал. Только огляделся и еще раз попробовал облокотиться на руки, но тут же выпрямился, почувствовав боль. Внимание его привлекла одежда, разложенная на стуле. Он увидел плащ. Тогда прозвучал вопрос:

– Скажи мне, Ганс, скажи мне правду, это Вера прислала деньги?

– Да, и ваша мать все знает, но если вы когда-нибудь заявите об этом вслух, то я погиб; не вздумайте хвастаться, какая у вас добрая сестра, перед кем-нибудь из других тайных друзей. Потому что, если вы так поступите, то ни ваша сестра, ни ваша мать не смогут меня защитить.

Стефан горестно улыбнулся и кивнул.

– Вы знали, – продолжал маленький Ганс, поправляя очки на курносом носу, – что ваша матушка ненавидела вашего отца?

– Разумеется, – ответил Стефан, – но сейчас я ранил ее гораздо сильнее, чем когда-либо ранил отец, разве не так? – Он не стал дожидаться, пока коротышка подберет слова, чтобы ответить, спустил ноги на пол, чтобы встать. – Берта, мне не надеть сапог.

– Куда вы пойдете? – Она перебежала на другую сторону кровати, чтобы помочь. Надела на него сапоги, затем поддержала, пока он поднимался. Она передала ему черный шерстяной плащ, вычищенный и выглаженный, несомненно, его сестрой.

Коренастый мужичонка смотрел на него во все глаза, преисполненный жалостью и печалью.

– Стефан, – сказал он, – весь дом наводнен солдатами, русскими гвардейцами, личными охранниками Меттерниха, полицейскими. Послушайте меня.

Коротышка подошел к Стефану и опустил ладонь на его руку, а когда Стефан поморщился и отвел раненую руку, коротышка, пристыженный, замолчал.

– Пустяки, Ганс. Ты проявил ко мне доброту. Благодарю. Бог не разгневается, глядя на это. Ведь не ты убил моего отца. А что касается моей матушки, то она, как я вижу, меня благословила. Это лучший отцовский плащ, подбитый мехом русской лисицы. Видишь? Вот как она обо мне заботится. Или это Вера передала тебе плащ?

– Это была Вера! Но попомните мои слова. Сегодня же покиньте Вену. Если вас поймают, то не станут устраивать никакого суда! Уж они позаботятся, чтобы вас пристрелили на месте, прежде чем вы скажете хоть слово или заговорит тот, кто видел, как он покалечил вас.

– Мой суд уже состоялся здесь, – сказал Стефан, дотрагиваясь до груди перебинтованной рукой. – Я убил отца.

– Уезжайте из Вены, как я вам сказал. Найдите врача, который сумеет вылечить вам пальцы, возможно, их удастся спасти. Есть ведь другие скрипки для того, кто играет, как вы. Отправляйтесь за море, в Рио-де-Жанейро, поезжайте в Америку или на восток от Истамбула, где никто не станет спрашивать, кто вы такой. А в России у вас есть друзья, друзья вашей матушки?

Стефан, улыбнувшись, покачал головой.

– Все они двоюродные братья царю или его бастарды, все до одного, – ответил он, коротко хохотнув. Я впервые видела, чтобы этот Стефан искренне смеялся. На секунду он стал беззаботным, радость разгладила все морщины на его лице, и он засиял. Его переполняла тихая благодарность к этому встревоженному маленькому человечку. Он вздохнул и оглядел комнату. Так обычно человек, которому скоро предстоит умереть, с любовью оглядывает знакомые вещи.

Берта прикрепила ему жабо, поправила воротники, чтобы они ровно прилегали к шее, и повязала белый шелковый галстук. Потом она взяла черный шерстяной шарф и обмотала ему шею, приподняв блестящие ухоженные волосы и распустив их поверх шарфа. Длинные, в то же время подстриженные на концах волосы.

– Позволь мне отрезать их, – предложила она. Для маскировки?

– Нет… не имеет значения. Под плащом и капюшоном никто меня не разглядит. У меня не осталось времени. Смотри, уже полночь. Ночное бдение, вероятно, уже началось.

– Ты не должен! – воскликнула она.

– Нет, я пойду туда! Или вы меня предадите?

От одного его предположения и она, и ее отец замерли на месте и молча покачали головами, словно клянясь, что не донесут на него.

– До свидания, дорогая, если бы я мог, я бы оставил тебе на память какой-нибудь пустячок…

– Ты оставляешь мне гораздо больше, – тихо призналась она полным смирения голосом, – ты оставляешь мне воспоминания, которые иным женщинам приходится выдумывать или выискивать в книжках.

Он снова улыбнулся, ни разу до сих пор я не видела, чтобы он излучал такой покой. Я не знала, беспокоят ли его руки, но бинты к этому времени снова промокли.

– Женщина, которая лечила мне руки, – сказал он Берте, возвращаясь к своему, – забрала все мои кольца в оплату. Я ничего не мог поделать. Это мое последнее теплое прибежище на ночь, моя последняя минута покоя. Поцелуй меня, Берта, и я пойду. Ганс, я не могу просить тебя о благословении, но давай хотя бы поцелуемся на прощание.

  91