— Пять дней назад я был ранен. Тогда я подозревал всех. Теперь же я думаю, что это был джик, вступивший в императорскую гвардию по приказанию жрецов.
— Ты допросил его — этого неудачливого убийцу? Гхэ беспомощно развел руками.
— Стрела дехше убила его сразу же после того, как он меня ранил. Это не та смерть, которую я придумал бы для него, но по крайней мере он теперь не представляет опасности.
— Тебе не кажется, что это было для кого-то очень удобно? То, что он погиб прежде, чем ты смог его допросить?
— Хватит, — раздраженно бросил Гхэ. — Мы говорили о другом: скоро ли ты сообщишь мне, где Хизи.
Ган вздохнул.
— Моя жизнь в последнее время стала тяжелее, но я все еще настолько эгоистичен, что ценю ее. Я покажу тебе дорогу к Хизи.
— Старик, если бы я собирался тебя убить, я бы уже сделал это.
— Я знаю. Я боюсь не того, что ты меня убьешь. — Слова Гана были не вполне правдивы. Гхэ вызывал в нем страх и отвращение, но что-то в нем изменилось за последние несколько дней, сделалось непредсказуемым, — с тех пор, как началась его связь с Квен Шен.
Гхэ оскалил зубы в угрожающей гримасе:
— Я же говорил тебе…
— Я знаю, что ты о ней думаешь. Но я-то не сплю с Квен Шен — и я ей не доверяю. Ты сам только что фактически признал, что она подстрекает тебя проглотить мою душу — или что там ты делаешь.
Гхэ смотрел прямо перед собой немигающими остекленевшими глазами змеи. Он пощелкал языком, словно урезонивая непослушного ребенка.
— Ты ничего не понимаешь насчет Квен Шен. — Он наклонился ближе к Гану, его тон стал доверительным. — Я уверен: мы можем ей доверять, потому что ее мне подарил бог-Река.
— Что?
— За верную службу. — Гхэ еще более понизил голос. — С тех пор как я возродился, я никогда не забывал, что на самом деле мертв. Когда я был джиком, я всегда повторял себе: «Я — серебряный кинжал, я — ледяной серп». Это должно было напоминать мне, что я — всего лишь оружие, которое жрецы могут обратить против своих врагов. Мне было этого достаточно. Когда же я возродился, я понял, что по-прежнему остаюсь орудием, но на этот раз мой господин более велик, моя цель — более значительна. Но все же я лишь орудие и буду отброшен, когда выполню свое предназначение. — Страдальческая улыбка искривила губы Гхэ. — Знаешь ли ты, что значит жить посреди кошмара? В моем мире, Ган, пища не насыщает, вино не пьянит. У бога-Реки большие, но простые потребности, и те мелкие радости, которыми наслаждаются смертные, не заслуживают его внимания. Я живу в кошмаре, где все не так, как должно быть. Ты пробуешь лакомство — и обнаруживаешь, что оно полно червей. Ты будишь утром свою мать — и обнаруживаешь, что она мертва. Вот что такое мое существование, если ты хочешь знать это для своих записей. Но теперь, теперь бог-Река дал мне Квен Шен. Ты даже представить себе не можешь, что это для меня значит.
— Ты любишь эту женщину?
— Люблю ее? Ты ничего не понял. Она лишь предтеча. Она приготовляет меня.
— Приготовляет тебя для чего?
Гхэ посмотрел на старика, как на сумасшедшего.
— Ну как же! Для Хизи, конечно.
Ган прикусил язык, но когда до него полностью дошел смысл сказанного Гхэ, его передернуло от совершенного безумия этого притязания. Старику очень хотелось уйти куда-нибудь, но уйти было некуда. Гхэ спросил его, знает ли он, что значит жить посреди кошмара, и Ган мог бы ответить, что это ему прекрасно известно. Весь корабль словно был по щиколотку покрыт битым стеклом, по которому приходилось ступать босыми ногами: избежать порезов было невозможно. Надежда на то, что удастся направить Гхэ и остальных по ложному следу, с каждым мгновением становилась все призрачней; если вампир заподозрит, что Ган обманывает его, он пожрет старика. Наверное, лучше всего было бы утопиться, пока от него так или иначе не добились нужных сведений, но даже и это могло оказаться бесполезным, если Гхэ и в самом деле связан с каким-то менгом — пособником Реки. Более того: менги были кочевниками, и весьма вероятно, что Хизи уже нет там, откуда Ган получил последнее известие о ней. Этот приснившийся Гхэ воин, возможно, знает о ее теперешнем местопребывании больше, чем Ган.
Так что если он убьет себя, это особенно не поможет Хизи, но лишит ее единственного настоящего союзника. Нет, до тех пор, пока у Гана есть хоть какая-то надежда быть полезным Хизи, он не сбросит себя с этой доски для игры в «на». Может быть, он и не особенно значительная фигура, но все же фигура. Даже пешка при умелой игре может побить любую другую фигуру на доске.