ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>

Угрозы любви

Ггероиня настолько тупая, иногда даже складывается впечатление, что она просто умственно отсталая Особенно,... >>>>>

В сетях соблазна

Симпатичный роман. Очередная сказка о Золушке >>>>>

Невеста по завещанию

Очень понравилось, адекватные герои читается легко приятный юмор и диалоги героев без приторности >>>>>




  47  

«Какая красивая, — неожиданно с удивительной ясностью Гхэ вспомнил ее слова, сказанные когда-то давно. — Луны и звезды так и сияют. Это настоящее золото?»

«Не знаю, — ответил он тогда. — Но я был уверен, что тебе понравится».

И хотя ничего больше вспомнить не удалось, Гхэ заплакал.

Этой ночью он уснул впервые за последние семь дней — впервые с момента своего возрождения. Гхэ спал, и ему снились сны.

Это были не такие сны, как он помнил. Это не были смутные искаженные отражения его мелких страхов или воспоминаний, игра призраков без смысла и цели. Сновидения оказались ясными, яркими, простыми. Цвета выглядели странными, слишком резкими, без всяких полутонов. Все, чему следовало бы быть зеленым, казалось желтоватым; все красные тона выглядели как запекшаяся кровь. Но сновидения были полны смысла, смысла, врывавшегося в уши, словно звук надтреснутой трубы, такой сильный, что явившиеся во сне образы начинали сотрясаться. Образы были яркими, но непонятными. Так, подумал Гхэ, наверное, слышат звуки насекомые, если человек наклонится и заговорит с ними.

Ему снилось, что он — единое целое, свернувшаяся в идеальное кольцо огромная сытая змея, кусающая себя за хвост. Ощущение было ужасно древним, полузабытым.

Он помнил, как явился Блистающий Бог, начал дразнить и манить его. Во сне Блистающий Бог напоминал маленькое солнце, нечто с золотыми перьями, олицетворение света. Ему снилось чувство стыда и гнева — Блистающий Бог все же обманул его, заставил разомкнуть кольцо, заставил вытянуться, — стыда и гнева на то, что позволил себя провести, раскрылся. В отместку он принялся пожирать свет Блистающего Бога и почти убил его, но противник ускользнул, хотя и лишился блеска и красоты.

И теперь он несся через весь мир, и страх и стыд начали отступать; он протянулся на лиги и лиги, пожирая все по пути, выгрызая себе ложе, уютное и удобное. На короткое время он ощутил довольство, удивительную шумную радость. Но время шло, все вокруг менялось, он прокладывал себе новый путь и начал чувствовать голод. Сначала это было просто неудобство от того, что он больше не единое целое. Он не был теперь кольцом, не был совершенным. Небо выпивало его, растения засасывали в свои длинные тонкие тела, и в конце концов он низвергался в великую пустоту, бездну столь бездонную, что даже он не мог ее заполнить. Он весь превратился в движение, ничто в нем не оставалось неподвижным, ничто не принадлежало ему навсегда. И голод рос и рос, росло желание поглотить весь мир, сделать его частью себя, чтобы ничего, кроме него самого, не осталось. Тогда снова он замкнется в себе, станет свернувшейся змеей, кусающей собственный хвост. Пришло время, когда ничто не имело значения, кроме этого неутолимого голода.

Проходили века, и он обнаружил пределы своего могущества. Другие боги догадались, что он затеял. Его брат, Владыка Леса, послал Блистающего Бога и Охотницу, и они установили границы. Он не обращал на них внимания, но пределы его могуществу оставались. Он зарылся в этот мир, и мир теперь не выпускал его.

Прошли еще века, и Гхэ чувствовал теперь потребность более раздирающую, чем все, что он знал прежде. С каждым годом гнев его рос.

И когда гнев стал совсем непереносимым, на берега его пришли люди. Они чем-то были похожи на богов, хотя в них и не горело такое же пламя. Однако они оказались изобретательны и кое в чем обрели великое могущество. Он понял — это сосуды, которые он может наполнить, почувствовал, что теперь сможет выйти из пределов, покинуть свое ложе и пожрать противников-богов.

Поэтому он начал наполнять людей. Они были малы, в них вмещалась лишь малая его часть, — но со временем, он знал, сосуды их тел станут постепенно совершенствоваться. Это тоже выгодно отличало людей от богов: они менялись, не оставались застывшими. Отличало от всех богов, кроме него: он-то мог изменяться. Постоянные перемены и были его величайшей силой, тем, что делало его не похожим на других богов. И они же были его величайшим страданием.

Он терпеливо разбрасывал частицы себя, и, к его удивлению, люди построили на берегу город. Они распространились в глубь суши, они убивали богов там, куда приходили, и раздвинули пределы его власти больше, чем это удавалось ему самому. Это было хорошо; он по-прежнему ждал — поколения сменяли поколения, люди становились все сильнее, все больше его силы могли нести в своих телах.

Но тут его одолело оцепенение, и он уснул. Теперь он просыпался лишь ненадолго; поэтому прошло много времени, прежде чем он понял: это неспроста, кто-то усыпляет его, лишает его способности мыслить. Открытие причинило тупую боль. Он все еще не понимал, что с ним происходит; он лишь чувствовал, что в сердце его города возник черный колодец, высасывающий из него силы, лишающий могущества. У него все еще рождались дети, становящиеся сильнее с каждым поколением, но они были далеко от него. И вот наконец родилась девочка, способная вместить всю его силу.

  47