— Я его сестра! — крикнула Колетта.
Все трое рассмеялись.
— Знакомьтесь, Джозеф Беккет, Колетта Форбс.
— Привет, Джо!
Колетта с сияющим лицом шагнула к Джо и протянула руку. Джо робко пожал ее.
— У него прозвище Красавчик.
— Понимаю почему! Очень рада познакомиться. Какой чудесный день, правда! Ой, Катон, я так счастлива видеть тебя! Мне так вдруг стало хорошо, я знала, что должна повидаться с тобой, и…
— Ты что-нибудь ела?
— Парусэндвичейнастанции, авытуттожеели… Катон, какая у тебя грязь, может, мне прибраться? Послушай, позволь, я съем вот этот кусочек хлеба и сыру! Ох, я вам помешала, вы разговаривали. Извините, мне пойти погулять пока?
— Никакой прогулки, — сказал Катон, все еще смеясь от удовольствия, — Мне надо еще минутку поговорить с Джо… если не трудно, просто поднимись наверх…
— Нет, на улице так чудесно. Я поброжу, а ты тогда крикни. До свидания, Джо. Аты не волнуйся, хлеб я возьму с собой.
Колетта схватила хлеб и скрылась во дворе. Хлопнула калитка.
Джо сел обратно к столу.
— Надо же, надо же!..
Катон обхватил руками голову. Вместе с Колеттой в комнату ворвался некий нездешний дух надежды и радости и легко коснулся его, как ребенок касается другого ребенка в игре в салки.
— Так на чем я остановился… Слушай, Джо, лучше тебе сейчас уйти. Но мне действительно нужно поговорить с тобой. Приходи завтра утром, и мы…
— Знаете, ваша сестра красива.
— Красива? Да, думаю, ты прав.
— Уверяю вас. А еще она такая… не похожа на других. Ни одна девушка еще не смотрела на меня как она, так открыто, и руку пожимает по-мужски… Все девчонки, каких я знаю, без конца жеманятся и хихикают… настолько тупые, колготки не умеют натянуть, чтоб не морщинились… Отец, как по-вашему, она не откажется погулять со мной?
Катон перестал улыбаться:
— Моя сестра… с тобой?..
На мгновение в комнате повисла тишина. Красавчик Джо встал. Взял со стола галстук, брезгливо отряхнул его и начал повязывать.
— Отец, вы чертовский сноб.
Катон вспыхнул. Кровь горячей волной прилила к щекам, ко лбу.
Красавчик Джо двинулся к раскрытой двери.
— Стой! — крикнул Катон. Быстро обошел стол и преградил ему дорогу. Глаза их встретились.
— Прости, — сказал Катон, неожиданно заикаясь. — Это… это не снобизм… ты не понял… я не знаю тебя…
Джо опустил глаза. Катон отступил в сторону, и парень вышел на солнце.
— Джо… пожалуйста… приходи завтра… пожалуйста…
— Да… приду…
Джо развернулся и выбежал со двора.
Катон сел на стул.
Мгновение спустя вошла Колетта.
— Этот парень промчался мимо меня, как… ты в порядке?
— Да, все прекрасно. Возьми сыру.
— Катон, посмотри на этих тараканов!
— Они здесь живут.
— Тут такая вонь. Позволь, я приберу, а? Схожу и куплю какое-нибудь дезинфицирующее средство. Разреши остаться здесь и помогать тебе. Я могла бы следить за чистотой.
— Нет, — сказал Катон. — Это место не для тебя.
— Ты такой строгий и старомодный. Меня, знаешь, голыми руками не возьмешь. Пусть даже папа считает меня только предметом сексуального желания.
— Он это сказал?
— Не совсем так. Но он очень расстроен из-за того, что я бросила колледж.
— Решилась все-таки?
— Да. Как и писала тебе. Толку от него никакого. Вернулась вчера поздно вечером.
— Но он не слишком злится?
— Не так, как тогда на тебя. Наверное, смирился с тем, что у него такие ужасные дети.
— Ты прекрасно выглядишь, — сказал Катон и, потянувшись через стол, на секунду взял ее руку.
Волосы у Колетты были совершенно прямые и шелковистые, светло-русые, с прядями разных оттенков, как выбеленные солью ветви деревьев у моря, и доставали ей до талии. Более короткие прядки обрамляли лицо, как листья. Хотя щеки были и припухлые, как у брата, но лицо — более худое и с тонкими чертами, прямым носом, подвижными губами, морщившимися при улыбке. Глаза были карие, ясные и пытливые. Между двумя передними зубами небольшая щелка. Катон смотрел на ее сияющее, с безупречной кожей лицо. Цветущее, юное и невинное.
— Почему мне нельзя тут остаться, Катон?
— Мы закрываемся. Дом собираются сносить.
— Какая жалость! Я так хотела прийти сюда еще. Но я боялась, не знала, что сказать отцу. Пришлось бы или лгать, или злить его. А теперь все равно.
— Не станешь лгать?