76 
— Раз уж тебе так необходимо это знать, скажу: нет, конечно, Люций мне не любовник и никогда им не был!
— Что ж, я так и предполагал, просто хотел удостовериться. Всего лишь старый друг…
— Даже не это, Люций трогательно беспомощен, он не может сам позаботиться о себе, и нужен кто-то, кто пекся бы о нем; он как избалованный ребенок, не могу выразить, каким он был для меня бременем, никакого с ним покоя. Вот уж действительно — любовник!
— Спасибо, мама. Это именно то, что я хотел знать.
— Словно у меня может быть любовник в моем-то возрасте!
— Почему бы и нет, ты по-прежнему очень интересная женщина.
— Очень интересная женщина! Да, Колетта спрашивала меня на днях, говорили ли мне когда-нибудь, какая я красавица!
— Что за нахальство!
— Уверяю тебя, я далека от того, чтобы думать о себе подобное, нет ничего отвратительней пожилой женщины, которая молодится и хочет всю жизнь быть в центре внимания. И позволь тебе сказать: чем раньше я смогу отойти от дел и избавиться от обязанности вести хозяйство, тем довольней я буду.
— Рад слышать это от тебя…
— Пора тебе жениться, Генри. Когда приведешь в Холл молодую жену, я передам вам обоим бразды правления и не буду абсолютно ни во что вмешиваться. А теперь позволь мне сказать тебе откровенно: по моему мнению, Колетта Форбс была бы тебе очень хорошей женой.
— А-а… — проговорил Генри, ерзая на скамейке и по-прежнему следя за далекой фигуркой Люция, который теперь медленно шагал обратно к дому, — Теперь все понимаю. Какой же я был тупой. Так вот в чем было дело! Мне это и в голову не приходило. И поиски «Розы Маршалсонов»…
— Ты нашел ее?
— Нет.
— Думаю, Колетта будет идеальной женой, она хорошая девушка, молодая, очаровательная, крепкого здоровья…
— Точно, ужасно крепкого. Но боюсь разочаровать тебя… я уже помолвлен с другой и скоро женюсь.
Герда отодвинулась и посмотрела на сына:
— Неужели… она американка?
— Нет, англичанка. Ее зовут Стефани Уайтхаус. Она проститутка.
И Генри дико захохотал.
— Ты это не серьезно, — помолчав, сказала Герда. Она вся напряглась; руки глубоко засунуты в карманы макинтоша, ноги в грязных резиновых сапогах крепко уперлись в камень пола. — Прекрати смеяться!
— Я не смеюсь, — ответил Генри, свирепо посмотрев на нее. — Послушай, мама.
— Пожалуйста, не шути таким образом.
— Я не шучу. Эта женщина, Стефани Уайтхаус, много лет была любовницей Сэнди, она уличная девка, он содержал ее, поселил в квартирке в Лондоне. Ты не знала об этом, правда?
— Не знала, — подтвердила Герда и отвернулась.
— Ну естественно. Сэнди помалкивал о ней. В сущности, она замечательная женщина. И я люблю ее.
— Но это невозможно… ты ведь, наверное, только недавно знаешь ее…
— Да. Но за это время многое произошло. Можно быть уверенным. Сэнди относился к ней как…
— Как к женщинам ее сорта, — перебила его Герда, — какого ты сам назвал.
Она отвернулась и смотрела в никуда, всеми силами стараясь держать себя в руках.
— Извини, мама. Я не могу не примешивать сюда Сэнди. Из-за него я почувствовал себя ответственным за нее. Кроме того, все стало намного серьезней…
— Ты поступил как последний дурак. Есть такая вещь, как порочность. Эта женщина охотится за твоими деньгами.
— Как ни нелепо, — сказал Генри, — я не считаю, что есть такая вещь, как порочность. И денег никаких не будет.
— Не знаю, о чем ты толкуешь. Не могу представить, что ты в самом деле не шутишь. Думаю, на тебя повлияла — каким-то странным образом — связь этой женщины с Сэнди. Ты всегда подражал во всем Сэнди. Подозреваю, она совершенно необразованная.
— О, совершенно. Но и ты тоже.
Герда поджала губы. Она снова повернулась к нему, в ее глазах, как и в его, блестели слезы.
— Я не хочу ссориться с тобой, Генри.
— Иногда без этого невозможно. Прости.
— Не верится, что ты это серьезно. А если да… мне кажется… что ты поступаешь не по зову сердца, а следуя какому-то… жестокому плану.
— Ты ничего не знаешь о моем сердце, — сказал Генри, — И никогда не знала. Ты презирала и не замечала меня, когда я был маленьким.
— Это неправда, — мягко возразила Герда. Смахнула слезы тыльной стороной ладони, — Ты хочешь сказать, что собираешься привести эту женщину сюда?
— Больше не будет никакого «сюда».
76 
