— Олбан, как и я, считает, что семья не должна расставаться с фирмой, — сообщает Филдинг отцу.
Он бросает стремительный взгляд на Олбана, который изучает железную дорогу. Прочный стол-верстак размером два на четыре метра находится на уровне пояса. Он занимает почти всю мансарду; в середине зеленеют лесистые холмы и альпийские склоны из папье-маше. Горы прорезаны тоннелями, а самые высокие пики заканчиваются в полуметре от двускатного потолка.
— Правильно я излагаю, Олбан?
— Будь моя воля, я бы не стал продаваться корпорации «Спрейнт», — подтверждает Олбан.
— Будь твоя воля — ты бы из нас рабочий кооператив сколотил, верно, Олбан? — поддевает Кеннард. — А? — Он обмахивает днище паровозика специальной кисточкой.
— Тоже неплохо, Кеннард, — говорит Ол и замечает небольшой тумблер на краю верстака. — Что будет, если это врубить?
Кеннард смотрит через плечо:
— А ты попробуй.
Олбан щелкает тумблером. От подножья горы отделяется кабинка фуникулера, которая ползет к вершине, метра на два вверх.
— Ага, — произносит он, разглядывая железнодорожные пути.
Кеннард поворачивает какую-то ручку, и канатный вагончик начинает карабкаться под углом в сорок пять градусов по зубчатой передаче на склоне соседней горы. Между тем пара других поездов — товарный и контейнерный — колесят по периметру во встречных направлениях.
Филдинг помнит, как сооружалась эта железная дорога. Никогда еще он не видел своего отца таким счастливым и деятельным. Конфигурация не менялась лет пятнадцать; мансарда до сих пор остается единственным местом, где Кеннард чувствует себя как рыба в воде. Для важного разговора лучше места не придумаешь.
— Мы оба считаем, что продаться «Спрейнту» было бы непростительно, да и фирму жалко, — говорит Филдинг Кеннарду. — Разрушить дело, которое создавал Генри и укрепляли Уин с Бертом, — это откровенный вандализм.
— А кто ж его собирается рушить? — спрашивает Кеннард, поднося перевернутый колесами вверх паровозик поближе к свету и любовно разглядывая. На потолочных раскосах по всей мансарде закреплены ряды лампочек.
— Продажа фирмы будет означать разрушение нашего наследия, папа, — растолковывает ему Филдинг. — «Спрейнт» получит возможность распоряжаться игрой по своему усмотрению; нетрудно предположить, что американцы, заплатив солидные деньги за наше имя, попытаются его сохранить для собственной выгоды, но что, если они пролетят? В бизнесе всякое бывает. А мы останемся ни с чем: у нас отнимут самое главное, на чем вот уже столетие с четвертью держится наша семья. Я знаю, что тебе это небезразлично, папа. А потому не хочу, чтобы мы наобум сделали шаг, о котором будем жалеть. Прошу тебя только об одном: хорошенько подумай. — Филдинг смотрит на Олбана. — Мы оба тебя просим.
Олбана чудом осеняет, как ему подыграть.
— Это как стрелка, — говорит он. — Неправильно перевел — и пиши пропало.
— Каждому нужно хорошенько подумать, — говорит Филдинг. — Не только нам самим… но и всем, папа.
— У меня ведь тоже есть акции, — подает голос Гайдн, который сидит на стульчике в углу и читает.
— Это очень существенно, — подтверждает Филдинг, в упор глядя на брата. — Ты ведь еще не определился, Гайдн?
— Определился, но промолчу. — Гайдн ненадолго отрывается от книжки и часто моргает. — Хотя получил от «Спрейнта» предложение возглавить производственный отдел, если они купят фирму. — Уставившись в книгу, он бормочет себе под нос: — Между прочим, они сказали не «если», а «когда».
— Нельзя позволять, чтобы нас опустили, папа, — обращается Филдинг к Кеннарду.
Кеннард бережно ставит паровозик на рельсы, наклоняется и тонкой ювелирной отверточкой цепляет к нему вагоны.
— Что ж, ввязываться в драку, а? — спрашивает он.
— Я считаю — обязательно, — говорит ему Филдинг. — Иначе рухнет все, — он обводит рукой железную дорогу, — что создавалось многолетним трудом.
— Хм.
— В итоге, — говорит Филдинг, — каково твое мнение, Кеннард?
— Хм?
— Папа, ты уже решил, как будешь голосовать?
До сих пор Филдинг не решался спрашивать отца в лоб, а Кеннард ни разу не поднимал эту тему. В девяносто девятом, когда ставился на голосование вопрос о продаже «Спрейнту» двадцати пяти процентов акций, он воздержался. Филдинг понятия не имеет, что у отца на уме.