— Лето уходит, — сказала Лили. — В воздухе это чувствуется.
Да. Остатки осени. Спокойствие сентября.
Они пошли дальше.
Лили стала собираться. Набросав все в форме заметок, она взялась за первую редакцию. Она складывала майки, складывала майки…
— Придумал, — сказал он.
— Что придумал?
— Тимми — ни с теми ни с другими. Граф — кругом неправ. А Йорку место на Майорке.
— А Кит — лыком шит, — сказала она (в чем, показалось ему, не было характерности). — Его любой перехитрит.
— Ага. Тебя послушать, Лили, так ты единственный нормальный человек. Нашего возраста. Адриано чокнутый, что вполне можно понять, а все остальные религиозные. Или не атеисты. Для тебя это приравнивается к чокнутым.
— Уиттэкер не чокнутый.
Больше она не сказала ничего… Сборы, подумал Кит, — это Лилин вид искусства. По сути, это единственный вид искусства, который она не осуждала в душе. Ее законченный чемодан был законченной головоломкой; ту же точность она придала корзинке для пикников; даже ее пляжная сумка напоминала японский сад. Такова она была по натуре.
— Пришла осень, Лили. Пора возвращаться к каким-то реальным людям.
— Кто они?
— Обычные люди. — Да. Обычные люди, вроде Кенрика, и Риты, и Дилькаш, и Пэнси. Обычные люди, вроде Вайолет. — Нормальные.
— А ты почему перестал быть нормальным? Твои новые штучки. Переодевание, игры.
— Но, Лили, понятие нормальности меняется. Скоро все это действительно станет нормальным. В будущем, Лили, — сказал он (на самом деле он повторял слова Глории), — секс будет игрой. Игрой поверхностей и ощущений. Короче. Лето кончилось. Дело кончилось.
— И что, прочел ты его наконец?
— Что?
— Английский роман. Над Харди ты не особенно засиделся. Хотя, конечно, та шлюха в «Джуде» тебе понравилась.
— Арабелла. «Всего лишь самка».
— А за Розамонду Винси я тебя никогда не прощу, — сказала она (возобновляя их обсуждение ее любимого романа — «Миддлмарч»). — Там есть такая милая Доротелла, а ты вожделеешь эту жадную сучку Розамонду Винси. Которая сломала жизнь Лидгейту. Шлюхи и злодеи. Вот и все, что тебе нынче нравится, — шлюхи и злодеи.
— Ну да, Харди — это не по мне. Я преклоняюсь перед его поэзией. Но проза его — это не по мне.
Нет, проза Томаса Харди — где присутствовали Тесс, Батшеба — была не по нему. Киту порой казалось, что в английском романе, по крайней мере на протяжении его первых двух-трех столетий, задавался лишь один вопрос. Падет ли она? Падет ли она, эта женщина? О чем они будут писать, размышлял он, когда все женщины падут? Что ж, появятся новые способы падения…
— Не по мне он. Нет — вперед, к Лоуренсу. Нет. Д.-Г. Л. — это я понимаю.
— Но тебя всегда так и крутит, когда ты его читаешь.
— Верно. — Он приподнялся. — Вот он — да, чокнутый, но при этом он гений. А значит, очень беспокойный. Когда у Лоуренса ебутся — это скорее похоже на драку. Не важно. Этот Харди — так себе, не фонтан.
— «Женщины в разнузданном сексе», — сказала она.
— Это не пойдет. «Разнузданный секс среди стогов». Вот это пойдет.
— Что нам делать с Адриано?
— С Мальчиком с пальчик?
— Нет. Не с графом. С крысой. — Она подняла лист толстой белой бумаги. — Адриано, которого нарисовала Бухжопа.
Он почувствовал, что встревожился. Кит давно не называл Адриано Мальчиком с пальчик, да и Лили не называла Глорию Бухжопой. Их двоенаречие, как и все прочее, старело.
— Дай посмотреть в последний раз, — сказал он. — Между прочим, в своих поздних вещах он становится настоящим противником пипки.
— Противником женщин?
— Ага, но кроме того — противником пипки. — И приверженцем задницы. — Меллорс называет пипку Конни ее кралечкой. А после перестает быть нормальным.
— Это больно.
— Ты с Гордоном это попробовала, вот и было больно. Но у Гордона, Лили, большой член, как и у всех ребят. Со мной было бы не больно. О'кей. Забудь. Только почему ты не можешь засунуть его в рот целиком?
— Господи, я же тебе говорила.
— А. Тошнотный рефлекс. — На самом деле это был термин Глории. «Вот задача, стоящая сегодня перед женщинами всей планеты, — говорила она. — Стать выше тошнотного рефлекса». — Тебе, Лили, просто надо сделаться хозяйкой своего тошнотного рефлекса, и мы…
— А мне какая от этого польза?
— Не в том дело, какая…