— Что-нибудь не так? — мягко спросил он, укрывая плащом их обоих.
— Я… ты сделал это так б-быстро — я даже забыла, какой ты проворный и сильный.
— А ты сейчас похожа на мокрую кошку — и я даже забыл, что у тебя острые коготки и надменный нрав.
— Ну что ж, кошка так кошка, во всяком случае, я хоть не линяю, — пробормотала она.
Саймон рассмеялся.
На мгновение между ними воцарилось молчание — только слышно было, как потрескивает огонь и шуршит дождь по крыше, да за полуразрушенной стеной раздаются голоса. Постепенно озноб, мучивший Ариану, прошел — она слегка вздохнула и доверчиво прильнула к Саймону, согреваясь его теплом.
Ее щека коснулась его мускулистой груди, и Ариана вспомнила, что Саймон снял рубашку — на нем были только штаны из мягкой кожи.
Эта мысль не то чтобы взволновала ее, но…
Но и не оставляла ее в покое.
Из прогала в стене послышался приглушенный женский вскрик.
— Как ты думаешь, Бланш согрелась, ей там тепло? — спросила Ариана спустя некоторое время.
Саймон прямо-таки затрясся от беззвучного смеха.
— Ей, пожалуй, теплее, чем ты думаешь, — заверил он жену.
— Почему?
— Да с ней там рядышком пристроились по крайней мере два дюжих молодца.
Ариана издала удивленное восклицание.
— Два? — выдохнула она.
Саймон замурлыкал в знак согласия, как большой ласковый кот.
— Двое сразу? — продолжала спрашивать Ариана.
— Ну да.
— А это… удобно?
— В каком смысле? — спросил Саймон.
Ариаиа никак не могла рассмотреть выражение его прищуренных глаз, но отчетливо слышала смех в его голосе.
— Ну, в смысле… В такой тесноте, — осторожно заметила она.
— Зато в тепле — как птенчики в гнездышке.
— И ты спал так?
— Конечно, нет.
Ариана вздохнула и снова прильнула к его груди.
— Когда я хочу согреться, то сплю с девицами, а не со стражниками, — вежливо пояснил Саймон.
Ариана открыла рот от удивления, и краска смущения залила ее щеки — она вдруг поняла, что ее супруг немилосердно издевается над ней.
Во всяком случае, так ей показалось.
Взглянув в ее обескураженное лицо, Саймон расхохотался: во всем, что касалось отношений между мужчиной и женщиной, Ариана была невинным ребенком.
«Но только не в том сне».
Огонь пробежал по его жилам, как только отголоски невозможного, необъяснимого сна эхом отдались в его памяти, одновременно сдерживая и разжигая его, — сдерживая, потому что во время Крестового похода он узнал, что его чувства могут стать оружием против него же.
В его снах Ариана отвечала ему взаимностью.
Но было ли это только во сне?..
Саймон не мог в этом разобраться, не мог отличить мечту от яви, и это мучило его, ибо он привык верить только в то, что можно взвесить, измерить и посчитать. Ему во что бы то ни стало нужно было знать, была ли Ариана на самом деле холодна как лед или же горяча, как в том волшебном сне.
«Нас влечет друг к другу. Я не мог ошибиться».
— Не волнуйся за свою служанку, — произнес Саймон, слегка вдыхая аромат мокрых распущенных волос Арианы. — Уж кому-кому, а ей-то уж точно не холодно.
— Но… — неуверенно начала Ариана.
— Ты слышала, чтобы она на что-нибудь жаловалась? — прервал ее Саймон.
Ариана растерянно заморгала.
— Я слышала только ее смех.
— Ну, так, значит, с ней все в порядке. В отличие от тебя Бланш не замедлила бы высказать свое неудовольствие, если бы ей было что-то не по нраву, — у нее прямо-таки королевские замашки.
— Да, это верно.
Ариана снова вздохнула и невольно еще теснее прижалась к Саймону. Последние три дня пути Бланш беспрестанно надоедала всем своими жалобами — и особенно Ариане, за которой, как подразумевалось, она должна была ухаживать.
— Как это любезно со стороны мужчин — согревать Бланш, — сказала Ариана спустя некоторое время. — Им, должно быть, очень неуютно.
Саймон удивленно хмыкнул и осторожно спросил:
— Почему это тебе пришло в голову?
— Но ведь Бланш промокла еще сильнее, чем я, — пояснила Ариана. — Ее одежду, наверное, хоть отжимай.
— Думаю, это не причинит мужчинам неудобства.
— Правда?
— Правда. Когда я видел ее, девчонка бегала в чем мать родила.
Ариана внезапно выпрямилась, едва не ударив Саймона головой под подбородок.
— И чем это ты там занимался с моей служанкой? — холодно спросила она.
Глаза ее так и метали аметистовые искры — леди была вне себя от возмущения.