Особенно,... 
84 
— Ты боишься? — тихо спросил ее Саймон.
— Да… то есть нет. Я… не знаю. Я сейчас как полураспустившийся цветок, которого коснулись первые лучи солнца, — его лепестки вспыхнули внутренним светом, он трепещет в ожидании… чуда.
Саймон глубоко вздохнул и выпрямился так, чтобы видеть лицо Арианы. Ее дымчатые глаза подернула знойная пелена — они мерцали и переливались, предаваясь воспоминанию о пережитой боли и аметистовой мечте.
— Что еще тебе снилось? — прошептал Саймон. — Скажи мне, соловушка.
— Я не могу! — чуть слышно произнесла Ариана.
Саймон чувствовал сквозь тонкую ткань ее рубашки, как краска смущения залила ее тело.
— Ну, тогда покажи мне, — улыбнулся он, склоняясь к ее уху.
Она затрясла головой.
— Это… это потрясет тебя.
— Если я свалюсь в обмороке, дашь мне вина.
Сознание того, что одно ее слово может повергнуть этого сильного мужчину в трепет, обезоружило Ариану. Она зачерпнула еще немного бальзама и вновь стала растирать его грудь.
Когда она провела ладонями по его соскам, из груди его вырвался слабый стон. Она повторила ласку, внутренне удивляясь той власти, которая ей дана над его чувствами.
— Расскажи мне свой сон, — хрипло произнес он.
— Вы принуждаете меня, мой господин?
— Как же я могу принуждать тебя? Ведь в этот раз ты держишь в руках поводья, а не я.
Эти слова осветили душу Арианы, словно солнечный луч, и давние страхи отступили перед этим светом.
— Признайся мне, соловушка. Поделись со мной своей тайной мечтой, от которой ты заливаешься румянцем, подобно небу на рассвете.
Саймон мягко сжал розовые тугие соски ее грудей, набухшие под его пальцами. Он снова почувствовал, как горячая волна пробежала по телу Арианы и залила краской смущения ее щеки, и медленно выпустил ее грудь из сладкого плена своих рук.
Ариана порывисто вздохнула и приникла головой к его плечу. Ее затвердевшие соски потерлись о его грудь, и это одновременно успокоило и взволновало ее.
— Во сне я видела… — Ариана в нерешительности остановилась.
— Что же? — подбодрил ее Саймон.
— Нет, я не могу это сказать.
— Тогда покажи.
— Прямо на тебе? — нерешительно спросила она.
— Ну да — если тебе это легче сделать.
— Не знаю, Саймон, я…
— Ну что тебя тревожит?
— Скажи, тебе не покажется отвратительным, если я прикоснусь к тебе там, внизу?
— Никогда. Твои прикосновения никогда не будут мне неприятны.
— Я имею в виду… — Ариана коротко вздохнула, набираясь смелости, и пробежала руками вниз по его мускулистому торсу. — Здесь!
— Матерь Божья! — произнес Саймон сквозь стиснутые зубы.
Ариана быстро отдернула руки.
— Вот видишь, — прошептала она с несчастным видом, — я предупреждала, что тебе это будет неприятно, а ты меня не послушал.
Саймон со свистом втянул в себя воздух.
— Ты не поняла меня, — досадливо произнес он.
— Нет, это ты ничего не понял!
Саймон прикоснулся лбом к ее лбу.
— Соловушка, сделай так снова.
— Что сделать?
— Прикоснись ко мне.
— Там?
— Да.
— Тебе действительно этого хочется?
— Да, клянусь всеми святыми.
Руки Арианы неуверенно пробежали от его груди к пояснице, затем скользнули по мускулистому животу к его бедрам. Она провела ладонями по всей длине его возбужденной плоти, скрытой под мягкой кожей.
— Ты такой твердый! — прошептала она.
— Как ты можешь чувствовать это? — хрипло сказал он. — Твое прикосновение легче, чем крылышко бабочки.
Руки Арианы снова легко пробежали по его телу, и он застонал и придвинулся к ней, следуя за движениями ее ладоней.
Страх вдруг охватил Ариану — урок, за который она заплатила такую цену, вновь напомнил ей, что мужчина, опутанный сетями похоти, превращается в животное.
— Саймон! — прошептала она.
— Соловушка, коснись меня еще. Или я… неприятен тебе?
Ариана судорожно вздохнула — в ней боролись яркий волшебный сон и мрачная темнота ночного кошмара. Голос Саймона не был ни груб, ни безумен. Но и Джеффри Красавец был вполне сдержанным и любезным кавалером — вплоть до той самой ночи, когда он обесчестил ее перед лицом церкви и семьи.
«Боже милосердный, что же я делаю? Вопреки голосу рассудка, забыв обо всей боли, которую мне довелось испытать по милости мужчин, я готова на деле стать женой Саймона?
И как только я это сделаю, он возненавидит меня так же, как и мой отец, — я стану в его глазах шлюхой, распутной ведьмой».
84 
