Особенно,... 
30 
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Джошуа, внимательно вглядываясь в мое лицо, которое то бледнеет, то краснеет.
Обхватываю голову руками и мрачно смеюсь.
– Я чувствую себя так, будто всю мою жизнь порубили на куски и смешали в огромном котле. Уже ничего не понимаю, похоже не вполне сознаю, кто я и где.
Джошуа кивает.
– Представляю. – Какое-то время тактично молчит. – Но это отнюдь не самое страшное.
Я раскрываю рот с намерением возразить, но он останавливает меня жестом и взглядом.
– Я прекрасно знаю, что в таком состоянии тебе трудно в это поверить и что сейчас умнее оставить подобные разговоры, но все же знай: пройдет какое-то время и ты будешь вспоминать о сегодняшнем дне, может, даже с улыбкой.
– Не с улыбкой, а с истерическим смехом. – Цокаю языком. – Боже, какой стыд! Прости, пожалуйста, что поставила тебя в идиотское положение…
Джошуа машет рукой.
– Поверь, я бывал в положениях и пощекотливее сегодняшнего.
– Что может быть щекотливее? – недоверчиво усмехаюсь я.
– Долго рассказывать, – отвечает Джошуа. – Поведаю тебе о своих злоключениях потом.
Потом? – взглядом спрашиваю я. Неужели у нас с тобой есть это «потом»?
– Если, конечно, захочешь, – с грустинкой в голосе прибавляет он.
На миг мне представляется, что эта наша невероятная встреча перетекает в нечто более прочное, и я чувствую непонятную сладостную тревогу в груди, но тут же напоминаю себе, что мой избранник, как бы то ни было, Гарольд и что впереди тягостные объяснения с ним, на которые потребуется все внимание, все душевные силы. Что последует после? Об этом страшно задумываться. Конечно, все так или иначе станет на свои места, но вернется ли былая стабильность, покой? Кручу головой, сознавая, что сейчас все равно не найду ответов, и желая отделаться от мучительных раздумий, но вдруг замечаю, что по лицу Джошуа проходит тень.
– Не желаешь обременять себя чужими драмами? – приглушенно и явно стараясь казаться несерьезным, говорит он.
– Что? – недоуменно спрашиваю я и тут вспоминаю: он сказал, что поведает свои истории после, а я ничего не ответила, увлеклась своими мыслями. Более того, вроде бы даже покачала головой. Приподнимаю руки. – Послушай, я сейчас сама не своя. Не вполне понимаю, что делаю. Мысли скачут в разные стороны. Ты, пожалуйста, прости…
Джошуа с улыбкой кивает.
– Конечно.
Случайно ловлю на себе косой взгляд шатена, что сидит за соседним столиком, и снова делается до ужаса стыдно.
– Зря я вообще сюда приехала, – бормочу я, опуская голову. – Зря затеяла дурацкую игру…
– А по-моему, вовсе не зря, – рассудительно говорит Джошуа. У него такой вид, будто он чем-то озабочен, но отнюдь не шепотками и мнением о нас окружающих и даже не моими проблемами, а чем-то своим, что либо тем или иным образом связано с происходящим сейчас, либо в некотором смысле с ним схоже. Невозможно сказать наверняка. – Если бы ты осталась в Ноттингеме, до сих пор пребывала бы в неведении и изводила себя предположениями, а это хуже всего.
Киваю, хоть и на душе такая тоска, что, может, лучше было бы ничего не знать, чем быть ее жертвой. Порывисто убираю с колен салфетку.
– Давай уйдем отсюда?
Джошуа кивает на мои тарелки.
– Ты совсем ничего не съела.
– И не хочу. – Отодвигаю от себя блюдо с рыбными рулетами с такой решимостью, будто они неким образом тоже повинны в моих несчастьях.
– Хорошо, давай уйдем, – соглашается Джошуа. – Но имей в виду: в вестибюле тебя, может, ждет Гарольд. Ты готова к долгому и нелегкому разбирательству или лучше подождешь до завтра, немного остынешь?
Мною овладевает страх. Больше не оттого, что надо объясняться с Гарольдом, а оттого, что, если я соглашусь побеседовать с ним сегодня же, придется проститься с Джошуа уже сейчас, через несколько минут. И остаться совсем одной, лицом к лицу с проблемами, необходимостью прятать истинные чувства за глупыми шутками. На миг будущее представляется мне настолько безрадостным, что хочется навек задержаться здесь, застыть в этом мгновении.
– Да, пожалуй лучше подождать до завтра. Только… – Какое-то время в растерянности молчу. – Если он ждет и будет настаивать… Я не смогу отвертеться. У нас с Гарольдом так: последнее слово всегда за ним. Я же… подурачусь, подурачусь и делаю все так, как скажет он.
На лице Джошуа отражается нечто вроде злобы, его ноздри чуть расширяются, а губы сжимаются, и кажется, что он вот-вот разразится бранью. Но ничего подобного не происходит. Напротив, его взгляд вдруг становится иным: ласково-внимательным и предельно серьезным.
30 
