очень нудно 
60 
Готье молча подошел к столику, налил два стакана вина и один протянул бургомистру.
– Мессир, сядьте и выпейте это. Это вам пойдет на пользу.
С улыбкой, скорее похожей на гримасу, ван де Валь взял вино и уселся в кресло. Готье позволил ему выпить и немного расслабиться на мягких подушках. Еще минуту назад он считал этого человека всемогущим, безжалостным и недоступным, теперь же он внушал ему жалость. Он больше походил на загнанную дичь, чем на первого магистра независимого города.
Когда бледность несколько сошла с его лица, Готье мягко поинтересовался:
– Что, дела с герцогом так плохи?
– Хуже, чем вы можете себе представить. В конце января мы отправили посланников к монсеньору, чтобы продолжить переговоры и сообщить ему о присутствии госпожи Катрин в нашем городе. Наших посланников не приняли, и мой коллега Морис де Варсенар лично отправился в Лилль. С тех пор у нас никаких известий. Мы даже не знаем, что случилось с Варсенаром. Я боюсь, что герцог бросил его в тюрьму. Но это не мешает местным жителям обвинять его в предательстве и требовать его головы. Молодой человек, мы переживаем трудные времена, и я опасаюсь, как бы не стало еще хуже. Я заклинаю вас, делайте для вашей госпожи все, что в ваших силах, но не дайте ей умереть. Завтра моя супруга Гертруда придет к ней. Уже несколько недель она умоляет меня об этом, поскольку испытывает симпатию к госпоже Катрин. Может, ей удастся убедить ее не отказываться от пищи, продолжать бороться. И еще… попросите у нее за меня прощение!
– Не лучше ли попытаться вызволить ее отсюда? Что будет, если однажды разбойники, охраняющие этот дом, решат поджечь его и перебить всех обитателей?
– Я понимаю, но ничего не могу поделать. Поверьте, что, если бы это бегство было возможным, мы бы уже давно его осуществили. Но…
– Это значило бы подписать вам смертный приговор, не так ли?
Бургомистр опустил голову:
– …особенно моей семье, ведь эти люди не делают различий, а у меня дети…
Он ушел, оставив Готье размышлять над тем, что он услышал.
В эту ночь юноша не сомкнул глаз. Закрытые в одной комнате, Готье и Беранже мучились от бессонницы, тысячу раз передумывая неразрешимый вопрос: как вызволить Катрин и перевезти ее во Францию, которая казалась им потерянным раем?
Что касается посещения бургомистра, Готье поведал Катрин только о его сожалении в причиненном ей зле, Готье предупредил ее о завтрашнем визите супруги бургомистра.
Молодая женщина ответила, что эти угрызения совести были несколько запоздалыми и что она охотно встретится с госпожой Гертрудой, но в любом случае это мало может повлиять на ее слабость и отвращение к пище.
– Я боюсь, и к жизни, – вздохнул Беранже, когда друг передал ему эти слова.
– Особенно к жизни! Я уверен, что она решила умереть, раз теперь уже невозможно избавиться от этого проклятого ребенка! Сегодня она пила одну воду.
– Ты думаешь, она решила умереть от голода? Это было бы ужасно…
– Это на нее похоже. Смерть флорентийки и тупость местных горожан вернули ей прежние тревоги, отвращение к собственному телу, она мучается угрызениями совести. И все же надо, чтобы она ела! А что, если представится возможность бегства? Как сможет ею воспользоваться умирающая? Она уже с трудом передвигается.
На следующий день носочник Никлаус Барбезен, начальник сегодняшнего караула, ввел в комнату высокого монаха с надвинутым на глаза капюшоном, из-под которого была видна лишь длинная рыжая борода.
– Что вы хотите? – нетерпеливо спросил Готье. – Кого вы с собой привели?
Оскорбленный носочник посмотрел на юношу с нескрываемым отвращением.
– Святого монаха-августина, брата Жана, прибывшего из Колони, где он долго молился перед реликвией Трех Королей. По пути в монастырь он узнал, что госпожа де Бразен остановилась в нашем прекрасном городе. Он говорит, что раньше был ее духовником и что…
– Госпожа Катрин не желает никого видеть! Она вчера отслушала мессу.
– Но мне сказали, что она давно не исповедовалась, – прервал его незнакомец с сильным фламандским акцентом. – Вы можете узнать у нее, не захочет ли она ненадолго встретиться с братом Жаном? Если она откажется, я уйду и буду довольствоваться молитвой о ней в нашей часовне.
Монах приготовился ждать и встал у картины, изображающей золотого ангела кисти Яна ван Эйка, висевшей над сервантом.
Что-то в нем насторожило Готье, он сам не мог понять, что именно. Может быть, эта свободная манера созерцать картину, сложив руки за спиной и раскачиваясь из стороны в сторону, или, может быть, то, что эти руки были слишком холеными для бедного монаха в обтрепанной и залатанной одежде.
60 
