Особенно,... 
31 
Но в Тонатиу не было ничего уродливого или противного. Он стоял там, наверху, облитый сияющим светом полуденного солнца, и она чувствовала, как сердце у нее наполняется гордостью. Он был так красив! Каждый темный блестящий дюйм его тела! Дон Рамон говорил, что, согласно воззрениям ацтеков, Тонатиу считался philli — ведущим род от благородных предков. В это было легко поверить. Все в нем свидетельствовало о силе, гордости и благородстве.
Эми снова медленно легла навзничь на гладкий камень. Она раскинула веером волосы вокруг головы, вытянула ноги и прижала к валуну ладони. Она ждала. При всей своей юности и неопытности она каким-то образом угадывала, что ее ацтекский Бог-Солнце сейчас ведет неслышимую беседу с древними духами. Она понимала, что он полностью поглощен неким странным медитационным ритуалом, который должен стать прелюдией к их любовному соединению.
Тонатиу намеревался заняться с ней любовью здесь, в этом тенистом уголке. Она не боялась. Она вздохнула, чувствуя себя сказочно счастливой и странно расслабленной. Невозможно было взгляд отвести от черноволосого обнаженного Бога-Солнца, от его ладно сбитого тела, покрытого капельками воды; ей было очевидно, что он сейчас намеренно обуздывает сжигающий его жар.
Он поднялся на носки пальцев, высоко воздел над головой руки, устремил взгляд прямо на солнце, горящее в небе, и оставался в этой позе несколько нескончаемых минут. Затем он спрыгнул с уступа в заводь и под водой проплыл прямо к каменистому берегу, где его ждала Эми. Сильными руками он легко подтянулся вверх, встал на ноги и тремя широкими шагами преодолел разделявшее их расстояние.
Теперь он стоял около нее, и капельки воды стекали по его блестящему медному телу.
Он поднял руки и отвел с лица влажные темные пряди, а потом стремительно опустился рядом с ней на колени. Под ее зачарованным взглядом он прижал руки к вискам, потом сложил их перед грудью, а затем прикрыл ладонями чресла.
— Моя голова, мое сердце, моя любовь… Все принадлежит тебе.
Тронутая до глубины души, она кивнула с самым серьезным выражением на лице. А его руки потянулись к ее вискам.
Ей не нужны были слова, чтобы безошибочно понять это движение, и она тихо проговорила:
— Да, Тонатиу, все мои мысли — о тебе. Его руки легли к ней на грудь.
— Да, — шепнула она, — о да…
Он переменил позу, присев на корточки, и, накрыв тыльную сторону ладони одной своей руки ладонью другой, легко коснулся светлых завитков на лоне у Эми.
— Д-да… — с трудом вымолвила она, пытаясь совладать с участившимся дыханием, — и это — твое. Вся моя любовь безраздельно принадлежит тебе.
Та рука юноши, что была сверху, поднялась в воздух; другая осталась и более уверенно скользнула глубже между ногами девушки. Его пальцы коснулись ее быстрым и властным движением, и затем он вытянулся на камне рядом с ней, крепко обнял ее и сказал:
— Эми, когда я стоял там, наверху, я просил солнце и духов древности, чтобы они подали мне какой-то знак, какое-то видение… чтобы они открыли мне, имею ли я право коснуться тебя… имею ли я право сегодня сделать тебя своей. — Его руки напряглись, и он еще теснее прижал ее к груди. — Но никакого ответа от них я не получил, так что я могу лишь предположить, что должен оставить тебя нетронутой. — Он шумно вздохнул. — Но это выше моих сил. И даже если мне неведомы верные сроки, я знаю, что ты моя tonali. Моя судьба. Моя неизбежность, записанная в звездных скрижалях тысячелетия тому назад. А если так, то почему я должен ждать другого дня, чтобы быть внутри твоего тела?
В ответе Эми звучали лишь самозабвенная преданность и безграничное доверие:
— У тебя нет причин ждать, Тонатиу. Я твоя.
— Любимая моя, — только и мог он выговорить. Снова уложив ее на спину, он схватил тяжелый золотой медальон и через плечо закинул его к себе за спину, так чтобы он не мог как-нибудь повредить Эми. После этого он лег рядом с ней на живот, так что часть его торса закрывала грудь девушки. Испытывая непривычное беспокойство и даже страх, он начал целовать свою единственную. И пока он ее целовал, его рука легла к ней на горячую тугую грудь, и кончики его пальцев ласково играли с ее соском.
В делах любовных Луис был таким же чистым и неискушенным, как Эми. Его терзали опасения, что ей будет больно; в то же время он так страстно желал ее, что, казалось, не сможет выдержать больше ни единой секунды. И, разрываемый этими чувствами, он продолжал целовать и ласкать ее, надеясь, что как-нибудь сумеет понять, когда же она будет столь же готова к соединению, как и он сам.
31 
