113 
Глендруидский Волк засмеялся.
— Очень хорошо, — продолжал Дункан. — Если ты будешь так любезен и окажешь мне эту небольшую услугу…
Дункан еще не кончил говорить, а Доминик уже привел в действие механизм, поднимавший мост, и тот тяжелой преградой лег поперек въезда в замок. Засовы один за другим вошли в скобы, закрепив мост в толстых каменных стенах. Вслед за этим, с глухим стуком дерева о дерево открылись внутренние ворота.
Без солнечного света, косо падавшего через ворота, во дворе стало довольно темно.
— Тебе следовало бы бежать, пока было можно, — вкрадчивым тоном сказал Дункан.
— Зачем мне бежать?
— Чтобы привести сюда Эрика, конечно.
— Тогда непременно придет и смерть, — ответила Эмбер. — Пока я в замке, Эрик не нападет.
— Пускай приходит! — прорычал Дункан.
Эмбер взглянула мимо Дункана, на человека, носившего знак Глендруидского Волка.
— Ты этого хочешь, лорд? — спросила она. — Войны?
— Мое желание не имеет большого значения, — ответил Доминик. — Замок и все, что к нему относится, принадлежат Дункану, а не мне. И решает все здесь тоже только он.
У Эмбер перехватило дыхание.
— Ты отдал все Дункану? — ошеломленно спросила она.
— Да, — ответил Доминик, выходя вперед и становясь рядом с Дунканом.
— И его наследникам, без оговорок и помех?
— Да.
— Ты не только очень щедр, но и очень предусмотрителен, Доминик ле Сабр, — сказала Эмбер. — Надо ли удивляться, что данная тебе Дунканом клятва, которой он не помнил, так сильно тревожила его?
— Если ты знала, что отступление от клятвы причиняет ему столько несчастья, — холодно спросил Доминик, — почему же не помогла ему вспомнить?
Печальные золотые глаза посмотрели на одного, потом на другого. В этот миг они показались ей очень похожими друг на друга. Оба высокие. Оба могучего сложения. Оба свирепые.
И гордые.
Сделав прерывистый, дрожащий вдох, Эмбер заставила себя посмотреть прямо в жесткие, осуждающие глаза Глендруидского Волка. Вдруг она вспомнила, как менялись эти глаза, когда Доминик смотрел на Мег.
Это вселило в Эмбер надежду. Совсем небольшую, но и слабая искорка кажется ярче, когда вокруг все темно.
— Если бы ты знал, что наступит время, когда твоя жена будет смотреть на тебя с отвращением, что бы ты сделал, чтобы отсрочить наступление этого дня? — спросила Эмбер.
Глаза Доминика чуть расширились, потом сузились, превратившись в полоски матового серебра.
— То же самое по дороге сюда говорила и Мег, — пробормотал Доминик, — но мне трудно в это поверить.
— Во что? — спросила Эмбер.
— В то, что женщина может любить мужчину, но не заботиться о его чести.
Эмбер побледнела еще больше, так что даже ее губы сделались бескровными.
— Значит, ты думаешь так же, как Дункан, — сказала она, — что лучше было бы позволить, чтобы его повесили.
— Было бы лучше, прежде всего, не торопиться со свадьбой, — отрезал Доминик.
— Да, — согласилась она лишенным всякого выражения голосом. — Но Эрик предвосхитил и эту возможность.
— Что? — спросили Дункан и Доминик в один голос.
— У меня было много времени для размышлений после того, как ты оставил меня в хижине, — сказала Эмбер.
Дункан промолчал.
— Люди называют Эрика чародеем, — продолжала она, — но я часто думаю, что он просто очень проницательный человек — подобно тому, как проницателен Глендруидский Волк.
— Что ты хочешь этим сказать? — тихо спросив ее Доминик.
— Он понимает, что трогает людей, а что оставляет их равнодушными.
Доминик замер, словно прислушиваясь.
— То же самое говорил и мой брат.
— Саймон?
Кивнув, Доминик спросил:
— Что же такого знал Эрик о Дункане?
— Он знал, что Дункан не любит меня. Дункан не отрицал сказанного.
Эмбер этого от него и не ожидала, но его молчание обожгло ее, словно соль, просыпанная на кровоточащую рану. Она еще раз прерывисто вздохнула и была рада, что рядом нет Мег, которая могла бы измерить глубину постигшей ее беды своими глендруидскими глазами, видевшими слишком глубоко, слишком ясно.
Когда Эмбер заговорила снова, она обращалась скорее к Дункану, чем к Глендруидскому Волку.
— Эрик знал, что ты не женился бы на мне, если бы вспомнил прошлое, — сказала Эмбер со спокойным видом, который давался ей с большим трудом. — И он знал, как сильно ты желал меня. Он знал, что ты был мне желанен… рассвет после долгой ночи, какою была моя жизнь…
113 
