«И узнала бы», — подумала Эмма, если бы не ее потрясение. Она протянула Дрю руку:
— Солист «Дороги в ночлежку». Мне нравится ваша музыка.
— Спасибо. — Так как он не отпустил ее руку, Эмме пришлось сесть рядом с ним. — Фотография — это увлечение или профессия?
— И то и другое. — Сердце у нее колотилось, ибо Дрю продолжал ее изучать. — Надеюсь, вы не против, что я сфотографировала вас.
— Скорее рад. Почему бы вам не поужинать со мной сегодня вечером и не сделать еще несколько сотен фотографий?
— Даже я не фотографирую так много за едой, — засмеялась Эмма.
— Тогда оставьте аппарат дома.
— У меня дела.
— Тогда завтрак? Обед? Съедим на двоих шоколадный батончик.
Улыбнувшись, Эмма встала:
— Я знаю, что вам едва хватит времени на шоколадный батончик. Завтра вы разогреваете публику перед «Опустошением».
Дрю не выпускал ее руки:
— Может, я проведу вас на концерт, а потом мы что-нибудь выпьем?
— Я и так иду на концерт.
— Так, кого мне нужно убить? — Расстегнутая джинсовая рубашка обнажала бледную гладкую кожу. Одно ловкое движение, и он уже стоял рядом с Эммой. — Вы же не собираетесь покинуть меня накануне такого значительного события в моей жизни, правда? Мне нужна моральная поддержка.
— Все будет прекрасно.
Она собралась уходить, но Дрю только крепче сжал ее руку:
— Бог мой, как ни банально это звучит, но вы самая красивая женщина, которую я когда-либо видел.
Польщенная и взволнованная, Эмма попыталась высвободиться.
— Вам нужно почаще выходить на люди.
— Хорошо. Куда вы хотите пойти?
Она снова потянула руку, борясь с паникой и смехом. Со стороны сцены уже доносились голоса и шум.
— Мне пора возвращаться.
— По крайней мере скажите, как вас зовут. — Дрю провел пальцем по ее руке, и ноги у Эммы стали ватными. — Мужчина имеет право знать, кто разбил его сердце.
— Меня зовут Эмма. Эмма Макавой.
— О господи! — Вздрогнув, он выпустил ее руку. — Извините. Не имел понятия. Боже мой, я чувствую себя идиотом.
— Почему?
— Дочь Брайана Макавоя, а я неумело заигрывал с ней. — Дрю с отчаянием взъерошил волосы.
— Я не считаю, что у вас это получилось неумело, — пробормотала она. — Мне действительно пора возвращаться. Было очень… приятно с вами познакомиться.
— Эмма… — К его радости, она остановилась. — Возможно, в ближайшие десять недель вы найдете время на шоколадный батончик?
— Хорошо.
Дрю прислал ей батончик «Милки Вей», перевязанный розовой ленточкой, и первое в ее жизни любовное письмо. Когда посыльный ушел, она долго стояла в дверях, не отрывая глаз от записки:
«Эмма!
В Париже я придумаю что-нибудь получше. А сейчас это просто напоминание о нашей первой встрече. Сегодня вечером я буду петь «В твоих снах» и думать о вас.
Дрю».
Эмма посмотрела на шоколадный батончик. Даже корзина с бриллиантами не привела бы ее в больший восторг. Сделав три пируэта в просторном фойе, она схватила жакет и выбежала на улицу.
Дверь снова открыла Элис. На этот раз она не заплакала, а посмотрела на нее с едва заметной улыбкой:
— Вы вернулись.
— Да. Здравствуйте, Элис. — Девушка поцеловала няню, чем немало удивила ее. — Я вернулась. И надеюсь увидеть Бев. Она дома?
— Наверху, в своем кабинете. Я передам ей.
— Спасибо.
Эмме хотелось петь и плакать. Никогда в жизни она так себя не чувствовала: опьяненной, взволнованной, преображенной. Если это и есть влюбленность, она слишком долго ждала ее. Эмма нагнулась к вазе с нарциссами и гиацинтами, подумав, что впервые ощущает столь прелестные ароматы.
— Эмма! — По лестнице спешила Бев. В очках, с карандашом за ухом. — Я так рада видеть тебя. В Нью-Йорке ты говорила, что приедешь сюда, но я не думала, что у тебя найдется время зайти в гости.
— Мне принадлежит все время в мире. — Засмеявшись, Эмма прижалась к ней. — О, мама, разве сегодня не чудесный день?
— У меня пока не было возможности даже нос высунуть на улицу, но я тебе верю. — Бев отстранила девушку от себя, — Что случилось? Ты выглядишь так, будто вместе со сметаной проглотила и миску.
— Правда? — Эмма прижала ладони к щекам. — О, мне не обходимо с кем-то поговорить. Я не могу вынести этого. Папа куда-то ушел. Хотя все равно от него мало проку.
— Вот как? — Положив очки на стол, Бев повела ее в гостиную. — В чем же он не смог тебе помочь?
— Вчера я встретила одного человека.