72 
— Документы взял?
— А какие нужны?
— Все! — рявкнула она. — Загранпаспорта, просто паспорта, медкарта на Польку! Там проверки на каждом шагу!
— В Германии?
— У нас на МКАДе! Мой паспорт не ищи, он у меня. Все, только бутылку воды Польке возьми. И пошли быстрей. Да не из-под крана, Сережа! У нас что, кипяченой нет?
— Нет.
— Ну, набирай из-под крана, черт с тобой. Ты сам не мог об этом подумать?
— Я думал, купим…
— Где, что ты сейчас купишь?! Ты в магазины заходил сегодня?!
— Нет… У нее со вчерашнего дня еще остались йогурты, пудинг я вчера достал тоже…
— Клади к себе пудинг… а, черт, раздавится. Ладно. Все, выходи.
— Подожди. Надо же запереть.
— Ну, запирай.
На улице почему-то стало жарко. Это мне жарко, наверное, подумала Катька. Она тащила за собой кое-как одетую Подушу, вцепившуюся в ее правую руку, а левой волокла тяжелый чемодан на колесиках. Чемодан был старый и ехал с трудом — колесики заедали.
— Сюда, в машину.
— Народу-то почти нет никого, — сказал дядя Боря.
— Правильно, уезжают, — сказала Катька. — Давай, Сережа, садись. Бабушку ты знаешь, это дядя Боря, шофер, это Майнат, моя подруга, чеченка, а это мальчик из Брянска, он не говорит, мы его берем с собой по гуманитарному обмену. — Как, с чего она придумала этот гуманитарный обмен — и какая гуманитарная организация могла бы в обреченную Москву прислать немецкого мальчика в обмен на русского дауна, — Катька и сама бы не взялась объяснить, но муж проглотил эту информацию, не поперхнувшись.
— Здравствуйте, Кира Борисовна, — сказал наш муж.
— Здрасьте пожалуйста, — буркнула бабушка. — И чего я, дура, поехала, сидела бы дома…
— Досиделась уже до немцев, в сорок первом году-то.
— А и что? И под немцами жили, а дом не бросали… Машка небось некормленая…
— Ну чего, на Тарасовку? — спросил дядя Боря.
— Погодите, дядя Боря, — сказала Катька. — Сначала на Свиблово.
— Это куда?
— Выезжайте на Ленинский, дальше я покажу.
Были у нее еще кое-какие дела — и кое-какие кандидатуры на освободившееся место, от которой Любовь Сергеевна так внезапно отказалась благодаря неведомому военному летчику. Вообще военных летчиков развелось как грязи.
9
«Люблю люблю буду ждать сколько надо если не дождусь не полечу буду Тарасовке приезжай туда с кем хочешь тоскую умираю вскл единственная самая лучшая приезжай скорее тут нечего больше делать готовлю лейку летим вскл жду люблю не могу могу хочу крышу сносит добирайся скорей верю сумеешь зпт эвакуатор 5.11. PS Если поедешь машиной поворот Тарасовку после Шараповой охоты двести метров будет указатель потом по бетонке направо дальше найдешь».
За что она его любила — так это за способность шутить даже и накануне собственного бегства из Москвы. Даже почерк был спокойный, наклонный, острый. Что ж это, ведь я впервые вижу его почерк. Катька поцеловала записку и аккуратно сложила ее. Значит, он уехал пятого, как и собирался, и теперь активизирует лейку. Вовремя успел, но ждал до последнего. Вокруг уже горело, причем как-то странно — очагами, точками; одни дома еще стояли невредимо, другие тлели, из подвалов валил зловонный дым, и огонь, кажется, распространялся под землей — то ли по коммуникациям, то ли просто сама земля уже понемногу горела.
Дом Игоря был пуст, жителей не оставалось — мимо Катьки быстро прошел немолодой мужчина, которого она часто видела выгуливающим собаку; на руках он нес постанывающую хрупкую старуху, завернутую в одеяло. Он вынес ее из подъезда, пихнул на заднее сиденье последних стоявших около дома «жигулей», прыгнул в машину, резко стартовал и умчался.
Катька чувствовала ступнями стремительно нагревающийся пол — скорей всего, это была иллюзия, а может, земля действительно горела под ногами, чем черт не шутит. Было семь вечера, время, когда безвредный мальчик, ыскытун, обычно начинал свой безумный танец. Она выскочила из подъезда, махнула дяде Боре, чтобы ждал, и бегом понеслась в длинный дом по Снежной. По дороге она миновала их кафе — то, где работали утопленники из свибловских прудов. Господи, неужели когда-то они сюда заходили с Игорем? Можно было зайти в кафе, была какая-то почти пристойная жизнь… Как быстро все происходит, Боже мой, как быстро: сегодня ты верная супруга и добродетельная мать, а завтра от твоего дома ничего не осталось, и разрушила ты его своими руками. Сегодня ты столица какой-никакой страны, а завтра трещишь по швам, и на улицы твои прорывается подземное пламя. Когда надо, все делается сразу. По этому признаку и узнается то, что надо. На двери кафе висело рукописное объявление: «Закрыто до 8.11».
72 
