74 
— Если у вас получится все спасти, я обязательно вернусь, — сказала Катька.
— Буду ждать, — ответил мальчик, продолжая кружиться.
Катька вышла из комнаты.
— Может быть, покушаете? — робко спросила мать мальчика, по-прежнему не отходя от окна. Видимо, здесь действительно редко бывали гости.
— Спасибо, — сказала Катька, густо краснея и чувствуя себя предательницей. — Я пойду. Я еще зайду.
Можно было, конечно, позвать дядю Борю, схватить мальчика в охапку, уговорить родителей… Но что-то ей подсказывало, что это будет неправильно и даже грешно — все равно что снимать часового с поста. Она сбежала по лестнице и увидела, что по стене дома зазмеилась извилистая трещина. Страшный гул нарастал вокруг. Катька подбежала к «газели».
— Поехали, дядь Боря, — выдохнула она.
Дядя Боря невозмутимо завел мотор, и они поехали в красный туман, в сторону кольцевой дороги. Он вел машину спокойно, но очень быстро. В уазике все молчали. Когда выехали из Свиблова, Катька услышала позади грохот и рев — пространство стремительно смыкалось за ними, и вместо Свиблова стояла сплошная стена огня. Мир схлопывался, и прямо за ними неслась волна невыносимого жара, накрывая город, плавя асфальт, валя на своем пути дома, тополя, фонари.
— Не спас, значит, — сказала Катька.
Дядя Боря кивнул, словно понимал, о чем речь.
— Вот и все, — сказал Сереженька.
— От и се! — радостно крикнула Подуша.
Катька с трудом нашла нужный поворот. С шоссе надо было свернуть налево сразу после Шараповой охоты, потом ехать до указателя, а между тем была тьма кромешная и дождь, но зарево на севере, на месте Москвы, было ясно видно. Почему все случилось еще до седьмого, Катька не понимала. Видимо, город успел рассыпаться и сгореть до того, как его взорвали, — как в одном рассказе Грина голова приговоренного оторвалась сама, несмотря на помилование, просто потому, что все время думала о казни. А вообще это было в московских традициях — Наполеон тоже хотел ее захватить и насладиться разграблением варварской столицы, но она успела устроить самосожжение и обломить ему весь триумф. Получилось остроумно. Вот тебе, Шамиль, чмо одноногое, бритое, исламское. Пришел взрывать, а там уже ни фига.
Последние слова она произнесла вслух, и сзади послышался всхлип.
— Ой, Майнат, — сказала Катька. — Прости, пожалуйста.
— Никто нам не верит, даже ты не веришь, — завела чеченка. — Все говорили — Шамиль, Шамиль, а у вас все само сгорело. Давно нет никакого Шамиля, и письма сам Путин писал. Аллахом клянусь, хлебом клянусь.
— Да ладно тебе, — сказала бабушка.
— А дома, вы скажете, тоже Путин взрывал? — не выдержал Сереженька.
— Аллахом клянусь! — крикнула чеченка. — Зачем нашим было дома взрывать? Что, хотели, чтобы совсем нас всех зачистили? Никогда наши не взрывали ваши дома, все ваши взорвали, чтобы нас зачернить! Бедный народ, гордый народ… Ты знаешь, что они делают с нами в фильтрах? Ты была в фильтрах? У меня кости целой не осталось, почки отбиты, зубы отбиты!
— А головы нашим кто резал?! — заорал Сереженька.
— Да ладно вам, — сказал дядя Боря. — Теперь-то чего. Кать, тут налево?
Начался дачный поселок. Свет фар полз по скользкой темной дороге и подпрыгивал на колдобинах. Катька отсчитывала: пятая, шестая, седьмая линия… Еще издали она узнала каменный дом соседа Коли. В доме горели все окна: очевидно, сосед успел вывезти семью из Москвы. А у Игоря было темно, и Катька в первый момент испугалась, что он не доехал до Тарасовки — допустить, что он улетел без нее, она не могла, — но тут же с облегчением заметила пляшущее пятно голубого света возле сарая: эвакуатор колдовал над лейкой.
— Вылезаем! — бодро крикнула она. — Мы почти на месте.
Сереженька выскочил первым, помог вылезти бабушке, — он никогда не упускал случая демонстративно уважить старость; тяжело вылезла Майнат — словно боялась расплескать драгоценный сосуд. Странно, она так быстро бегала, а из машины вылезала тяжело, да и сидела как-то согнувшись, словно пыталась успокоить сильную боль в животе. Наши явно делают там с ними что-то очень ужасное, столь ужасное, что Майнат никогда не расскажет всей правды. Они с нашими, правда, тоже делают, но ведь не с женщинами и детьми!
Игорь — весь в какой-то темной смазке, в ватнике и сапогах, — шел к калитке по бетонной дорожке.
— Ну, слава Богу, — сказал он и обнял Катьку. Все было родное, даже запах ватника.
74 
