— Аллах акбар! — крикнула Фатима в третий раз, изобразила на лице неземное блаженство, закатила глаза и соединила проводки.
Ничего не произошло.
Она лихорадочно тыкала одним проводком в другой, проверяла пояс, рычала сквозь зубы, но взрыва не было, а Игорь все продолжал смотреть на нее с живейшим интересом.
— Что ты сделал?! — оскалившись, крикнула она ему наконец, и Катька поняла, почему он кусал губы. Он изо всех сил старался не расхохотаться.
— Ты, еврейский специалист! Что ты такого натворил?
— Да почему еврейский? — снова спросил он, уже сквозь смех. — Ты чего думаешь, мы в Израиль летим? Ой, не могу… Кто вас там готовит-то, на базах ваших? Ведь дура дурой…
— Не ругайся, собака! — крикнула она, отстегнулась и попыталась шагнуть к Игорю, но вместо этого стремительно взмыла вверх и мощно зыбнулась головой о потолок.
— Ты мне смотри лейку не пробей, — еле выговорил Игорь сквозь хохот. — Готовили ее… Тебя ж для земных условий готовили! Кто ж тебе там мог объяснить, что в невесомости пояс шахида не срабатывает!
— Как не срабатывает? — заорала Майнат сверху. — Почему не срабатывает?!
— Цепь не замыкается, — объяснил Игорь. — Там же так устроено, что сила тяжести обязательно должна быть. А без силы тяжести капсюль не разбивается, и заряд не взрывается.
Что, правда не взрывается?
Откуда я знаю.
Да, красиво.
— Ооо, — завыла Майнат под потолком. — Мой бедный народ… мой гордый народ…
— Да ладно, — утешил ее Игорь. — Спускайся. Только осторожно, а то еще об пол ударишься. Ты думаешь, я про твой пояс не знал? Мне Лынгун сразу сказал: «пипс, пипс, припипипс». Грамотный эвакуатор всю вашу технику террористическую насквозь видит. Да и датчик у меня срабатывает, я ж двадцать раз взорвался бы в вашей Москве, если бы не знал, в какие поезда можно садиться, а в какие нельзя!
«Со мной тебе ничего не грозит», — вспомнилось Катьке.
— Я разве в претензии? — говорил Игорь. — Нормально все, Господи! Борьба за независимость, идейные люди… Я что, не понимаю? Это ваши терки, нас не касаются… Если тебя Катька привела — значит, ты человек приличный, просто у тебя жизнь была такая. Ты не переживай сильно, приедешь туда, мы тебя взрывником сделаем, у нас для горного дела такой есть дынымыт. Взрывай сколько хочешь, никто тебе слова не скажет, еще зверька дадут! Прилетим, я тебе кофточку куплю.
— Какую кофточку? — заинтересованно спросила Майнат, медленно снижаясь.
— Розовую кофточку, поясок золотой, здесь пуговки в ряд, здесь другой ряд. Сапоги куплю, каблук высокий, тонкий, будешь как Алла Пугачева ходить, красавчик будешь. Штаны куплю, большой штаны, никогда у тебя не было такой штаны, шарфик куплю газовый, слушай, браслет золото натуральный, серьги изумруд, пять карат, героин много, много, сколько скажешь героин!
Майнат зависла между полом и потолком, медленно обмякая.
— Вот так, хорошо, — продолжал Игорь. — Ты думал, я гипноз не знаю, я гипноз знаю, все знаю. Если б у тебя настоящий капсюль был, который невесомость взрывается, система плюс тридцать пять по-нашему, я бы тебя так заговорил, ты бы у меня плавал, как рыбка, слюшай! А я человек гуманный, я тебе дал подвиг сделать. Усните блаженно, заморские гости, усните. Спи, дитя мое, усни. Шашлык куплю, машлык, башлык, урус мартан, урулус керугач, батыр керогаз, дум-дум цеппелин! Все тебе куплю, красавчик будешь, Аня Политковская будешь…
— Аня Политковская красавчик, — сонно проговорила Майнат и заснула окончательно.
— Так оно лучше, — сказал Игорь и потянулся. — Ладно, господа. Пора и вам баиньки. Лететь долго, а у нас еще дел много.
Но все и так спали в своих креслах, невесомо паря над ними, еле удерживаемые ремнями. Не спала только Катька, и ей было страшно. Как все смелые люди, она по-настоящему боялась только после опасности.
Насчет смелых людей спасибо, конечно, но это сильное преувеличение. Я так и не поняла, что ты задумал.
Да ну? А я бы на твоем месте давно догадался.
— Что ты хочешь с нами делать? — робко спросила она.
— Сожру сейчас, — выпучив глаза, сказал Игорь. — Слушай, ты до сих пор думаешь, что я шахид?
— Не знаю, — сказала Катька. — Вдруг ты хуже? Сожрешь всех на моих глазах, чтобы я помучилась совестью, а когда вследствие огорчения печень моя увеличится, сожрешь и меня…